На представления о том, как выглядел типичный участник военизированных формирований после Первой мировой войны, в значительной степени повлиял стереотипный образ германского фрайкоровца — молодого, сильного человека. На интерпретации военизированных движений данного периода заметно отразились две историографические тенденции, отталкивающиеся от этого образа: во-первых, тезис о «брутализации» послевоенной политики вследствие войны и, во-вторых, идея об ультрамаскулинном характере военизированного насилия{669}
. Обе эти концепции выдвигались применительно ко многим театрам послевоенного насилия, сформировав общее представление о военизированных организациях. В данной главе утверждается, что история Ирландии и Польши дает как подтверждения этого правила, так и факты, заставляющие в нем усомниться. Военизированное насилие в этих двух странах не являлось исключительно порождением брутализации, вызванной военным опытом. Кроме того, оно находило выражение не только в мужском братстве и ультрамаскулинности: в число комбатантов входили подростки и даже женщины.Насилие после окончания Первой мировой войны ознаменовало перемену в отношениях между гражданским обществом и военными формированиями, устранявшую традиционную дихотомию между комбатантами и гражданскими лицами. В данной главе утверждается, что комбатанты, осуществлявшие насилие, и гражданские лица, становившиеся его жертвами, были неразрывно связаны друг с другом. Последние могли пострадать или погибнуть во время очередного цикла насилия вследствие случайности или того, что их принимали за переодетых солдат. Помимо этого, гражданские лица — включая даже женщин, детей и стариков — вступали в ряды вооруженных формирований. В то же время комбатанты оказывались столь же уязвимыми, как и гражданские лица: они подвергались нападениям, находясь не при исполнении обязанностей, или страдали от угроз в адрес своих близких и от нападений на них. В ходе этого процесса размывались и другие социальные и культурные реалии — такие как пространство и возраст или же, например, различия между тылом и фронтом, военными и гражданскими, маскулинностью и фемининностью{670}
.Взаимоотношения между гражданской и военной жизнью в Ирландии и Польше после Первой мировой войны перестраивались по мере того, как из хаоса военного насилия вырастали новые национальные государства. Завершение этих конфликтов и восстановление целостности общества потребовало определенной амнезии — или как минимум искусственного молчания в отношении «необычного» боевого опыта, особенно приобретенного женщинами и детьми. Прошлое следовало примирить с настоящим, но при этом значительная часть насилия, отличавшего данный период, выпадала из памяти.
Война и ветераны
«Афтершоки» глобального конфликта подчеркивались большим количеством ветеранов Первой мировой войны, входивших в число комбатантов и в Ирландии, и в Польше{671}
. Ветераны были подготовлены к боевым действиям как физически, так и психологически. Для них не было новым ни обращение с оружием, ни преимущественно мужское окружение, ни аскетизм военной жизни, ни насилие, которому они подвергались и которое осуществляли.Однако из-за разной степени участия обеих стран в войне 1914– 1918 годов число ветеранов, вступивших в военизированные формирования, было в Польше намного выше, чем в Ирландии. Жители территорий, впоследствии вошедших в состав польского государства, сражались как призывники и как профессиональные военные в армиях бывших Германской, Российской и Австро-Венгерской империй[73]
. Намного меньше было тех, кому довелось участвовать добровольцами в борьбе Польши за независимость, находясь к рядах Польских легионов, созданных Центральными державами, армии Галлера («Голубой армии»,