– Никому из нас не дано знать будущего, – отрезал я, потом подумал о трех королях у места, где гнездятся орлы.
– Напротив, господин, – мягко возразил священник.
– Как это?
– Нам, христианам, известно грядущее. Иисус возвратится во славе своей, протрубят трубы небесные, мертвые встанут из могил, и на земле установится царствие Божье. Уж в этом мы твердо уверены.
– Или же солнце пожрет тьма, воины Валгаллы выйдут на бой за богов, и мир погрузится в хаос, – заявил я. – Сказал бы ты лучше что-нибудь полезное, поп. Например, что произойдет через три или четыре дня.
– Через три дня?
– Мы в двух днях пути от твердыни Скёлля, – ответил я. – Так что спустя три или четыре дня эти воины, – я кивнул в сторону нефа, – скорее всего, будут вести бой не на жизнь, а на смерть.
Свитред смотрел, как верующие поднимаются с колен. Пение прекратилось, и пожилой монах встал перед алтарем, видимо собираясь читать проповедь.
– Через три или четыре дня, – произнес Свитред, понизив голос, – твои люди вступят в бой, чтобы низвергнуть языческого тирана. Господь будет на вашей стороне, а когда с тобой Бог, то как можешь ты потерпеть поражение?
– Тебе доводилось хоть раз брать приступом крепость? – спросил я у священника, но не дал ему времени ответить. – Это самый жестокий из видов боя, хуже даже «стены щитов». – Я снова коснулся молота. – Ступай и передай королю Эдуарду: наши люди будут умирать, чтобы сдержать обещание, данное ему в Тамвеортине.
– Десять дней назад, – все так же тихо сообщил Свитред, – король упал с коня во время охоты.
Я думал, будто наша с отцом Свитредом встреча – случайность, но последние его слова подсказали, что он искал меня. Священник передал мне официальное письмо с жалобой на набеги Скёлля на земли к югу от Риббеля, но теперь я понял, что ему выдали еще одно послание, из тех, которые не изложишь на пергаменте, и именно его черед настал сейчас.
– Я удивлен, что король до сих пор ездит на охоту, – заметил я. – Мне он показался больным человеком.
– Королю Эдуарду нравится охотиться, – проворчал Свитред.
– На женщин или на оленей?
– На тех и на других, – резко сказал поп, удивив меня своей честностью. – Он упал с коня и сломал два ребра, – закончил он свою историю.
– Ребра срастутся, – буркнул я. – Хотя это больно.
Престарелый поп начал проповедь, но голос у него был слишком слаб, и я его не слышал. Но я этого не очень-то и хотел, зато люди в храме подтянулись ближе к амвону, внимая, и теперь наш со Свитредом разговор и подавно никто не мог подслушать. Одна из четырех свечей на алтаре замерцала, от нее потянулся шлейф темного дыма. Если она погаснет прежде конца службы, мы потерпим поражение, загадал я. Если пламя будет гореть, оно подтвердит справедливость предположения Сигтригра, что Снорри предвидел смерть Скёлля. Если свеча погаснет, это значит, Сигтригр ошибался, победу одержит Скёлль, а нас ждет неудача. Я ненавидел себя за такие необдуманные порывы, за попытки найти знамения жизни и смерти в обыденных мелочах, но как еще можно общаться с богами без помощи колдуна? Я не мог отвести глаз от колеблющегося язычка огня.
– Ты ломал когда-нибудь ребро? – спросил я у Свитреда.
Он не удостоил меня ответом. У него имелась более важная тема для разговора.
– Королю нездоровится, – сообщил он. – У него горячка. Плоть его распухла, а моча идет черная.
– Из-за падения с лошади?
– Злосчастное происшествие усугубило его состояние. Значительно усугубило.
– Долго он протянет? – спросил я без обиняков.
– Кто знает, господин? Год? Два года? Неделю? – Свитреда моя грубость, похоже, ничуть не обидела, как не печалила его и скорая перспектива смерти государя. – Мы, разумеется, молимся о выздоровлении короля.
– Ну конечно, – подхватил я, вложив в свои слова ту же долю искренности, что и Свитред. Дым от свечи стал гуще.
– Короля везут в Винтанкестер, – еще тише продолжил Свитред. Свеча трепетала, но не гасла. – Он велел принцу Этельстану оставаться в Тамвеортине.
– В качестве правителя Мерсии? – осведомился я.
– В качестве доверенного представителя короля, – ответил Свитред так тихо, что я едва его расслышал. – Принц каждый день молится об отце.
О чем именно, подумалось мне. О том, чтобы Эдуард умер? Я уже успел убедиться, Этельстана терзали амбиции, острые как лезвие клинка.
– Сыну полагается молиться за отца, – отозвался я.
Свитред пропустил эту формальную реплику мимо ушей.
– И еще принц молится, – поп почти шептал, – чтобы ты выступил на юг, едва услышав новость о кончине Эдуарда.
Эти слова заставили меня резко обернуться. Так ему известно о клятве, данной мной Этельстану? Мы решили держать договор в тайне, но Свитред, один из исповедников Этельстана, невинным взглядом озиравший сейчас церковь аббатства, явно знал подоплеку произнесенных им слов.
– Так, значит, принцу Этельстану требуется помощь язычника? – съехидничал я.
– Если язычник приближает царство Божие на земле, то да. – Священник помолчал, продолжая оглядывать неф. – Господин, если нужно срубить дерево, – добавил он, – землепашец берет тот топор, который лучше наточен.