Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу

Сегодня нам, людям XXI века, непросто понять всю глубину традиционной ненависти к «маврам», все еще испытываемой португальцами даже в начале XVI столетия. Однако у жителей Пиренейского полуострова эта ненависть за семь столетий Реконкисты превратилась, так сказать, в некий наследственный инстинкт, впитанный ими с молоком матери, порожденный самой иберийской землей, за обладание которой веками бились две соперничающие цивилизации и веры, и каждая пядь которой была щедро орошена и пропитана кровью каждой из сторон-противниц.

Об Адене Албукерки писал: «Стены, увенчанные зубцами, дома, более красивые и прочные, чем в Индии. За городскими стенами стоят на холмах девять замков, построенных, мне думается, более для красоты, чем для пользы. За замками высятся горы, скалы и ничего, кроме скал, ни кустика, ни деревца. Аденская гавань была настолько переполнена судами, что нашей эскадре потребовался целый день для того, чтобы найти подходящее место для якорной стоянки. Войдя в гавань, мои люди сразу же хотели идти на приступ, да и мне хотелось того же — ведь была Страстная пятница. Однако кораблям необходимо было встать на якорь, и вскоре мы убедились в правильности этого решения, ибо поднялся сильный восточный ветер».

В отсутствие шейха Адена его обязанности исполнял начальник аденского порта Мирамергем[90]. Как только португальцы встали на якорь, он через своего представителя осведомился о цели их визита. «Я сделал в Адене остановку по пути в Джидду, где намерен уничтожить флот египетского султана» — ответил губернатор Индии. «Если я не найду египетский флот в Джидде, то проследую дальше, до Суэца, где и сожгу египтян живьем вместе с их кораблями. Пока же Вы сдадите мне Аден».

Мирамергем капитулировать, однако, отказался. На следующий день дом Афонсу начал штурмовать Аден. Первый приступ оказался неудачным. Повинны в этой неудаче были офицеры Албукерки, склонные, как обычно, подражать героям рыцарских романов (достигших пика популярности как раз в описываемую эпоху — ведь Мигель Сервантес де Сааведра еще не создал своего «Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского!), предпочитая прославиться личной доблестью, чем заботиться о надлежащем руководстве своими подчиненными в бою. Получив приказ идти на приступ, храбрые фидалгу кинулись, как одержимые, к штурмовым лестницам, думая лишь об одном — как бы, опередив всех остальных, взобраться первым на стену неприятельской твердыни, а там — будь что будет! „Хотя они честно выполняли свой рыцарский долг“ — писал Албукерки, воздавая офицерам должное — „я был раздосадован тем, что брошенные ими воины, как овцы без пастыря, беспорядочными толпами метались у подножия крепостных стен“. В довершение ко всему, штурмовые лестницы оказались слишком короткими и не доставали до самого верха стены. В то время как взобравшиеся на них и стоявшие на самой верхней перекладине фидалгу, с трудом подтягиваясь на вытянутых вверх руках, пытались вскарабкаться на стену, другие, поднимавшиеся вслед за ними, давили на них снизу. Давка и толкотня привели, наконец, к неизбежному — перегруженные лестницы сломались и обременившие их своим излишним весом штурмующие посыпались вниз, на песок у подножия стен.

Что и решило судьбу Адена.

Некоторые португальцы, все-таки ухитрившиеся взойти на его стены, оставшись без поддержки, были сброшены „маврами“ (или сами спрыгнули) вниз, переломав себе ноги (и другие кости). Иные изловчились спуститься со стен по брошенным им снизу вверх соратниками веревкам. Иначе поступили два отважных кавалейру, вскарабкавшиеся на стену первыми и засевшие в крепостной башенке. Они сочли несовместимым со своей рыцарской честью искать спасения от смерти, спускаясь вниз по веревке.

„Спасайся!“ — приказал один из них своему оруженосцу — „и передай этот щит Королю, моему Государю, в знак того, что я погиб на его королевской службе, но не сдался!“ После чего оба португальских рыцаря героически (хотя, конечно, с современной точки зрения — бессмысленно) принесли свои молодые жизни в жертву сословным предрассудкам. „Лопни, но держи фасон!“.

Мужество двух гордых кавалейру внушило уважение даже их недругам-„маврам“. Убив героев-христиан, аденцы-мусульмане похоронили их у подножия башенки, которую два португальца защищали до последней капли крови, и высекли на их надгробии арабское слово „Феранги“[91] (то есть „франки“, как мусульмане называли западноевропейских христиан с дней битвы при Пуатье в 732 году Христианской эры, в которой военачальник франков — предков позднейших французов и немцев — Карл Мартелл, остановил продвижение магометанских войск арабского наместника Испании Абд-ар-Рахмана).

Между тем начался прилив, угрожавший в скором времени дойти до городской стены. И Албукерки отозвал своих бойцов, забравшихся, мрачные и разочарованные неудачным штурмом, в свои лодки.