– Брать придется чужое, а отдавать-то свое… – вздохнул румынский король. – Стоит заикнуться об уступке Добруджи, как армия тут же устроит нам переворот. На это талантов у румынских генералов еще хватает…
– А еще, – в запале сказала супруга принца Фердинанда, – ваши генералы способны отдать приказ о расстреле из пулеметов безоружных крестьян. Ваших же собственных румынских крестьян! Тридцать лет назад русские отвоевали для вас Добруджу у турок, сегодня они собираются отвоевать Трансильванию у Австро-Венгрии. Даже образовалась Румыния потому, что соседние державы просто не смогли договориться, кому владеть этой землей.
– Но все равно, – сказал Кароль Первый, – если я пойду на поводу у вашего двоюродного брата, меня сразу же свергнут. И не надейся, что твоему мужу разрешат наследовать власть после моего отречения. Как бы не так. Эти тугодумные выберут себе очередного болвана, который будет делать все так, как им захочется.
Сделав небольшую паузу, король добавил:
– Я, пожалуй, прикажу начать всеобщую мобилизацию и передам руководство страной генералам. Если русский царь имеет серьезные намерения, то он без труда разгромит румынскую армию, и я с чистой совестью смогу одной рукой подписать приказ о капитуляции, а другой – смертный приговор сторонникам войны. А иначе общество меня не поймет. Передача земель без войны – это нонсенс!
– В таком случае, дядя, – сказала супруга наследника, – приготовься править изрядно урезанной страной, поскольку мой кузен вряд ли откажется от своих намерений. За те четыре года, пока он является императором, Россия ни разу не отступала от своих позиций более чем на полшага, да и то только для того, чтобы сделать вперед сразу два шага. Не исключено, что с тобой за подобную хитрость поступят так же, как с бывшим князем Болгарским. Подпишешь отречение в пользу законных наследников – и катись на все четыре стороны. Ведь так, любимый?
Любимый, то есть принц Фердинанд, только вяло кивнул. Ботанику он предпочитал всем прочим занятиям и опасался, что управление государством и прочие королевские обязанности отнимут у него все доступное время и с занятиями наукой станет даже хуже, чем сейчас.
– Вот счастье-то привалит! – тем временем сухо засмеялся румынский король, подтверждая подозрения своего племянника, – хоть отдохну немного на старости лет, ведь королевские обязанности не знают ни праздников, ни выходных…
29 июня 1908 года. 21:06. Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.
Император австрийский, король венгерский и прочая, прочая, прочая Франц-Иосиф Первый (78 лет).
За окнами стемнело, на небе, приглушенные отсветами газовых фонарей с венских улиц, засияли звезды, а в комнатах и залах дворца зажгли электрический свет. Лампочки эти назывались «русскими» – патент на их конструкцию был выдан на акционерное общество «особая эскадра адмирала Ларионова». По сравнению со своими предшественницами, угольными лампами накаливания, новые лампочки светили долго, иногда по полгода вместо одних суток, и давали яркий свет с чуть желтоватым оттенком, а не розово-красное тусклое свечение. И что больше всего выводило из себя хозяина Шёнбруннского дворца – в какой бы стране эти лампы ни производились – в Германии, Франции, САСШ или Австро-Венгрии – лицензионные отчисления исправно поступали в Российскую империю, способствуя усилению и так уже непомерно разросшейся страны. И ведь так не только с электрическими лампами. Император Михаил – такой молодой человек, который своего не упустит… и чужого, впрочем, тоже. Особенно если это чужое лежит без надзора или хозяин не в силах его защитить.
Вздохнув, Франц-Иосиф отвернулся от освещенного окна. В Шёнбруннский дворец только что доставили телеграмму, извещающую о смерти принца Уэльского Георга. Пуля фения? Да уж, как же. Длинная рука русского царя, не пожелавшего ждать, пока на Британию упадет гигантский метеорит. Впрочем, наследник престола, начальник генерального штаба и министр иностранных дел, приглашенные на эту чрезвычайно позднюю встречу, уже устали ждать его вступительного слова. И вправду, пора начинать.
– С момента нашей предыдущей общей встречи, – проскрипел император, – прошло почти три недели. Уровень угрозы с тех пор не уменьшился, а только вырос. Я, например, буквально всем своим старым телом ощущаю, что сейчас меня начнут бить. Господин фон Эренталь, что вы можете сказать по этому вопросу, как руководитель всей нашей имперской дипломатии?