С тех пор как Зиночка, Зина, Зинуля совершенно сошла с ума и уехала из Парижа в проклятую людьми и Богом Россию, жизнь моя стала пустой и одинокой. Моя жена соблазнилась призраком величия, проецируемым на мир ужасающим царем-антихристом, жестоко зажавшем в своем кулаке богобоязненную и смиренную страну, а я остался наблюдать гибель Старой Европы, находясь в эпицентре ее цивилизации. Комета и в самом деле стала предвестником Конца Света. То, что сейчас надвигается на Париж, пыля по дорогам миллионами солдатских сапог, уже не является той Европой, на которую я когда-то возлагал свои надежды. Если во Франции до появления Кометы и начала войны обитали мещане – сытые, всем довольные и лишь лениво хрюкающие у своего корыта, – то Германия представляет собой другой тип мещанства: варварского, наглого, агрессивного, яростно рычащего и голодным взглядом озирающего весь окружающий мир. Поступь этого современного варвара, считающего себя обделенным жизненными благами, слышна сегодня повсюду. Ни минуты не колеблясь, он делит мир в соответствии со своим представлением о том, что ему следует взять силой, а от чего пока лучше отступиться, потому что у того куска земной плоти есть свой хозяин, такой же дикий варвар, готовый защищать данный ему удел огнем и мечом.
Но кайзер Вильгельм, который думает, что настал час его торжества – на самом деле лишь марионетка, пляшущая под дудочку ужасного царя-антихриста и его миньонов, Пришельцев из пылающего адским жаром иного мира. Вот эти люди – отнюдь не измельчавшие мещане и не атеисты; они верят, и верят истово, да только я не могу ни понять, ни принять этой веры. Пришельцы верят в своего Бога-Творца, позитивного настолько, что он был дан им в ощущениях, лично выдавшего им предписание сбить наш мир с истинного пути, перевернув с ног на голову. Этим людям неведомы сомнения; одной рукой они сжимают рукоять меча, в другой у них новая Библия, в которой записаны планы преобразования этого мира. Глаза их сухи и суровы, они не ведают сомнений, и царь-антихрист, воспринявший их веру с пылом неофита, стал одним из них. Я бы с ними поспорил, но они не вступают в споры – ты должен покориться их воле или влачить жалкое рабское существование.
Пришельцы сочетают самый примитивный европейский позитивизм и рационализм с глубочайшим восточнославянским мистицизмом, искренне веруя в историческую мессианскую роль русского народа. Они считают, что их Бог всегда и везде выступает на стороне России, что в противном случае она давно бы погибла от разных естественных причин. Они – позитивные социалисты, верующие в то, что все необходимые изменения можно проделать без полного разрушения старого общества, без крови, слез и страданий, к которым призывали предыдущие поколения революционеров. Их главный инструмент – зловещий царь-антихрист, направивший разрушительную энергию стремящегося к переменам русского народа в мирное позитивное русло. Прежние социалисты говорили, что готовы разрушить старый мир до основания, и это было хорошо. А еще лучше социалистов были бы анархисты, исповедующие неограниченное разрушение без самой малейшей мысли о созидающем начале. Полное разрушение мира победило бы опасность мещанства, уничтожило бы его в зародыше и отменило бы приход грядущего века Хама. Но Пришельцы не хотят ничего разрушать! Напротив, они сверху донизу связывают Россию железными скрепами, соединяя русский народ с русским же самодержавным государством, пожалуй, так прочно, что и не оторвешь.
Неужто они не видят, что это донельзя противоестественная конструкция? Самодержавное государство и народ – по сути, антагонисты в русской общественной жизни, и между ними, как пшеничное зерно между двумя жерновами, зажата несчастная и страдающая русская интеллигенция. Сверху ее гнетет самодержавное государство – чудовище стоглавое, стозевное, озорное (точно по Радищеву), а снизу у него темная народная стихия, не столько ненавидящая, сколько непонимающая, – но иногда непонимание хуже всякой ненависти. Такова участь русского интеллигента – участь трагическая. Тут уж не до мещанства: не до жиру, быть бы живу!
Вглядитесь: какое на самом деле ни на что не похожее общество, какие странные (