Конфуцианство, возводившее в категории высших императивов понятия о долге и служении, стало важным инструментом в контроле над воинским сословием. Оно стало одним из главных источников новой культуры служилого сообщества, подвергшегося, по словам Икэгами Эйко, процессу одомашнивания[305]
. Японский профессор Кадзусигэ Сингу высказал по этому поводу интересную мысль: «Вовсе не исключено, что именно Сёгун создавал большую часть табу ради гарантии своего политического доминирования. С этой точки зрения, Сёгун периода Эдо был умелым фрейдовским психоаналитиком. И я бы предложил считать такую манипуляцию социальной динамикой своего рода традицией японского правительства»[306]. Идея абсолютного долга и решимости в его исполнении несмотря даже на смерть стала основой психологической подготовки воинов. Такая психологическая подготовка была вплетена в воспитание воина, основанного на так называемом кодексе бусидо, положения которого описаны в нескольких наиболее известных произведениях японских воинов: «Хагакурэ» Ямамото Цунэтомо, «Будосёсинсю» Тайра Сигэсукэ (Юдзан Дайдодзи) и др.Понятия о предназначении воина и о соответствующем ему поведении закладывались на уровень «Сверх-Я», отказ от страха смерти вводились в число высших идеалов воина. Одно из наиболее известных выражений: «Я постиг, что Путь Самурая — это смерть. В ситуации „или-или“ без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно»[307]
, воспринимается как свидетельство некой эстетики смерти или даже суицидальной направленности самурайской культуры, хотя практический смысл заключается в том, что воина учат не бояться смерти.В произведении Тайра Сигэсукэ есть похожий постулат: «Тот, кто собирается стать воином, считает своей главной заботой помнить о смерти все время, каждый день и каждую ночь, начиная с утра наступающего года и до поздней ночи года уходящего»[308]
, последствием такого отношения к жизни, согласно автору, является укрепление характера и возрастание мужества.Действительно, человек, привыкший к мысли о смерти в момент опасности не будет смущен этой мыслью и не впадет в ступор или панику, а будет действовать спокойно и по ситуации, чем может спасти свою жизнь. Таким образом, мы видим, что здесь не идет речь о маниакальном поиске смерти, а приводится лишь вариант психологической установки, помогающий избежать эмоционального шока.
Юкио Мисима в книге «Хагакурэ нюмон» объяснил это следующим образом: «При этом неважно, насколько вынужденной является ситуация — если человек преодолевает ограничения и делает выбор в пользу смерти, он действует свободно»[309]
. Проявление малодушия и страха будет караться позором и стыдом — самыми страшными для японского воина понятиями. Страх позора и стремление к высшим идеалам самурайского кодекса оказываются доминирующими, вытесняя другие страхи.Мысль о смерти за господина и о достоинстве смерти в бою служила для японских военачальников хорошим способом контроля своих подчиненных и эффективным методом поддержания боевого духа вплоть до XX века. Эффективность такой пропаганды была наглядно продемонстрирована во время Второй мировой войны, когда японские солдаты в массовом порядке показывали примеры самопожертвования, а летчики-камикадзе шокировали американских специалистов. Результатом работы по изучению этого феномена стало исследование Рут Бенедикт «Хризантема и меч: модели японской культуры», посвященная японскому национальному характеру и высшим морально-нравственным императивам японского общества — пониманию иерархии японского общества[310]
, специфическому отношению к долгу[311], чести[312] и обязанностям[313].Понятия долга перед своим господином и долга перед именем были одной из главных моральных основ ритуала
Наибольшее количество
Стихотворение Оиси:
Когда воины считали, что сами недостаточно искусны в поэзии, они прибегали к услугам известных поэтов. Оиси и его шестнадцатилетний сын заказали Иппицуану написать для них стихотворения перед их
Стихотворение Иппицуана написанное для Обоси Юраносукэ Ёсио: