Воины

Батист привязался к одному мальчишке, посыльному, носившему сообщения — босые пятки так и мелькали над красной глиной. Мальчишка был тощим, смуглым, большеглазым, кучерявым и рассматривал чертежи инженера с восторженным любопытством. Инженер позволял ему ставить свои пометки, и мальчишка считал, что это настоящее волшебство. У него была склонность к цифрам и буквам, и каждый день, ожидая распоряжений, которые следовало отнести, он выучивал что-нибудь новое.

Однажды Исмаил сказал:

— Мы слышали, ты подружился с каким-то мальчишкой.

У Батиста заныло под ложечкой. Ну конечно, Тафари, приставленный к нему бокхакса, докладывал обо всем. Он равнодушно пожал плечами.

— Это всего лишь посыльный, ваше величество. Он передает указания надсмотрщикам.

— Кого ты любишь больше, Инженер? Этого мальчишку или нас?

Батист замутило: надо было ему отвадить мальчика вовремя!

Как бы он ни ответил — любой ответ был сопряжен с опасностью. Если он назовет мальчика, Мулай Исмаил непременно прикажет убить того. Если он скажет: «Вас, ваше величество», — султан непременно решит, что такого быть не может, и все равно прикажет убить мальчишку. Как же добиться, чтобы Исмаил ничего не стал делать?

— Никого, ваше величество. Мой Бог велит мне любить всех людей одинаково.

— Ты глуп, если считаешь, что Аллах одинаково ценит султана и какого-то мальчишку-раба, — сердито бросил Исмаил. Инженер понял, что погубил несчастного ребенка, но прошел месяц, за ним другой, а мальчик так и продолжал бегать с сообщениями. Батист немного расслабился, но никогда больше не демонстрировал теплого отношения к мальчику.

А потом Исмаил как-то увидел мальчишку и протянул Батисту копье.

— Убьешь ли ты для нас сегодня, Инженер?

На глаза Батист навернулись слезы.

— Сир, нет... пожалуйста! Лучше позвольте ему служить вам. Он прекрасный бегун...

— Это доставит нам удовольствие.

Шесть человек умерло, прежде чем Батист убил мальчика.

То же самое повторилось шесть месяцев спустя. Батист просто рассмеялся над какой-то репликой умелого каменщика. Тасфари увидел это, и каменщик быстро превратился в пешку в бесконечном состязании, в еще одну просоленную голову на стене. Инженер перестал с кем-либо общаться. Он разговаривал сам с собою и делал чертежи, а седины у него в волосах все прибывало. По ночам, когда сон не приходил, он представлял себе свою семью. Он говорил своим детям, Андре и Аннабель, чтобы они нашли себе хороших супругов и завели много детей, которые могли бы чтить своего дедушку, простого королевского инженера, сделавшегося убийцей, когда жизнь его занесли в свиток. Потом прерывистый сон все же приходил, а с ним кошмары. Змея ползла по его животу и заглядывала в глаза, но так и не кусала.

— Вы же выиграли. Почему же вы продолжаете мучить меня?

Они находились на вершине башни, обследовали городские оборонительные учреждения. Исмаил, как обычно, позабыл о страданиях Батиста и был полностью зачарован лежащими у их ног грандиозными укреплениями.

— Как — почему? Чтобы увидеть, чем закончится свиток, конечно же, — ответил Исмаил.

— Но разве не вы написали его? Разве вам не известно, чем он закончится?

— Его написал Аллах. Я лишь перенес его на бумагу. Конечно же, я знаю, что в нем сказано, — отозвался Исмаил. — Но ты — нет.

— Какая разница, знаю ли я это? Разве кто-то из людей знает свою судьбу?

— Важно не то, что ты знаешь, — задумчиво произнес Исмаил. — Только то, что ты делаешь.

Каждый раз, проходя мимо ворот дворца, Батист смотрел на свиток. Инженеру отчаянно хотелось схватить его, прочитать и освободиться от него, но стражник был настороже. И кроме того, на самом деле Батисту не хотелось знать, что там написано. Он знал лишь, что свиток низводил его до положения животного, порочного и лишенного человечности, достоинства и свободы воли. Он знал лишь, что скачущие галопом лошади несут с собой смерть. Он знал лишь зловоние и страдание метаморе и еще что Мекнес — это действующая модель ада, построенная из навоза, глины и смерти. Сон так и не забирал его полностью, как и безумие. Батист начал бояться, что доживет до глубокой старости, строя и убивая для султана.

Он знал, что он — трус. Он боялся смерти больше, чем жизни, а Мулай Исмаила — больше, чем Бога. Гнев Божий придет позже, а Мулай Исмаил рядом уже сейчас. Он начал задумываться над тем, что, может, это не так уж и плохо, примириться со своим положением. А вдруг священник не прав, когда говорит, что все эти страдания происходят по воле Божьей? Вдруг в том была некая более великая цель, а он оказался слишком туп, чтобы осознать ее? Возможно, ему суждено выжить и строить, исполнять приказания людей, которые превосходят его величием и которым предопределено — Богом? Аллахом? — править другими людьми. Мулай Исмаил не посягал ни на что сверх богоданных прав королей. И кто такой Батист, чтобы подвергать их сомнению? И вообще, какое значение имеют жалкие жизни бесчисленных рабов?