Как показали дальнейшие события, римляне слишком быстро поверили в то, что еще недавно великая держава способна в столь короткий срок забыть о былом величии. Филипп отнюдь не собирался довольствоваться положением «провинциального лидера». Тем паче его постоянно вызывали в римский сенат, где он вынужден был оправдываться перед римлянами и опровергать обвинения, возводимые на него соседями — этолийцами, афаманами, пергамским царем Эвменом и другими; ему приходилось подчиняться всякому решению сената — а эти решения чаще всего принимались не в пользу Македонии. «В характере Филиппа самым сильным из всех благородных чувств было чувство чести, а из всех низких — мстительность; поэтому его действиями никогда не руководили ни трусость, ни готовность смиряться перед велениями судьбы, и в глубине души он питал намерение еще раз попытать счастья» (Моммзен).
С середины 180-х годов в Македонии началась подготовка к войне с Римом и с Пергамом, царя которого, Эвмена, Филипп считал своим злейшим врагом. Эта подготовка велась в глубокой тайне[209]
, которая чуть было не стала явной, когда в 183 г. прибывшие из Рима послы потребовали от царя отказаться от притязаний на фракийские города Энос и Маронею и вывести из захваченных поселений свои гарнизоны. Высокомерие римлян, выступавших третейскими судьями в разногласиях Филиппа с соседями, настолько разъярило царя, что он, едва послы отбыли, сорвал свой гнев на жителях Маронеи, где по его приказу македонские воины, изменой проникшие в город, учинили резню. Сенат обвинил Филиппа в неуважении к римским законам (Маронея находилась под покровительством Рима) и пригрозил войной; поскольку Македония еще не была готова к полномасштабным боевым действиям, царь прибегнул к дипломатии — он отправил в Рим посольство во главе со своим младшим сыном Деметрием. Филипп знал, что в Риме к Деметрию относятся без предубеждения, более того — видят в нем дружественного римлянам престолонаследника Македонии. Посольство увенчалось успехом[210], и Филипп получил время, необходимое для завершения подготовки к войне.Деметрий вернулся в Македонию, где его встретили как героя; на сходках македонские воины заявляли, что после смерти Филиппа желают видеть царем Деметрия, а не Персея, старшего сына царя (Персей был назначен в наследники Филиппом, но это назначение можно было и оспорить, поскольку он был, говоря средневековым языком,
Впрочем, по некоторым сведениям Филипп вскоре раскаялся в убийстве Деметрия — не в последнюю очередь благодаря поведению Персея, который при живом отце вел себя так, словно уже воссел на престол. Ливий утверждает, что в последние месяцы жизни Филипп принял решение оставить македонский трон Антигону, племяннику Антигона Досона: «Поскольку, Антигон, я в злосчастье своем дошел уже до того, что ужасная для родителя утрата последнего сына должна быть мне желанной, я хочу передать тебе царство, которое принял от твоего славного дяди сохраненным и даже приумноженным его честной опекой. Одного я тебя сейчас считаю достойным царства. А если бы никого не осталось, то я предпочел бы, чтобы оно лучше погибло и расточилось, чем досталось Персею как награда за коварство и преступление. Я буду считать, что Деметрий исторгнут из преисподней и возвращен мне, если оставлю на его месте тебя, кто один оплакал смерть невиновного и злосчастную мою ошибку».
К счастью для Персея, Филипп не успел осуществить своего намерения. В 179 г. он скончался, а Персей заранее принял меры к тому, чтобы первым узнать об этом и занять опустевший престол. Вероятно, воцарение Антигона утихомирило бы македонских «ястребов»; не исключено, что при нем Македония вернула бы себе статус союзника. Но — скоропостижная кончина Филиппа и объявление царем Персея продлили «провинциальную агонию» еще на добрый десяток лет.