Воины Юга

Хха одобрительно кивнул и поднес нож к высохшим губам умирающего. Сказитель открыл рот, но смотрел умоляюще. На змеиный мозг Ноэ было, конечно, наплевать, мальчишка об ином просил. Не хотел, чтобы кое-кто видел его грязную смерть.

— Хайова, возьмите одеяла и разбейте лагерь подальше. Я буду взывать к духам и старым добрым змеям. Зрители нам не нужны, — отстраненно объявил не-шаман.

— Да, — каркнула Трик и толкнула лекаря в затылок. Хха и Джо отвернулись. Девчонка на миг присела к умирающему. Не-шаман подумал, что она призовет на помощь нож — духи одобрили бы такое благодеяние. Но возраст Три Камушка не позволял ей бытьмудрой до конца.

Она ушла с Джо, а не-шаман остался. Хха никогда не хотелось выполнять подобные обязанности, он не думал, что его действительно «избрали духи и такова воля предков». Просто так получилось. Кто-то должен сидеть на границе мира жизни и смерти…

Пить Ноэ уже не мог, не-шаман смачивал водой лицо и шею умирающему, смотрел, слушал и размышлял. Когда судороги становились слишком сильными, приходилось вкладывать в зубы сказителя свернутый ремень и садиться на выгибающуюся грудь. Тяжелая, буйная смерть. Хха думал о легкостях и тяжестях, о радостной слепоте людей, не являющихся шаманами. Как хорошо быть легкомысленным. Но ведь и на самом деле все просто: у нас есть змея, и есть жертва ее яда. Давая часть разума убийцы его жертве, ты делаешь и жертву немного змеей, надеясь, что самой змее яд не способен повредить. Если не получится, и ядовитый мозг разом умертвит отравленного, то духи одобрят и такой результат. Куда хуже, когда душа корчится, не способная отыскать выход из почерневшей плоти.

У Ноэ с уходом не получалось. Кричать он не мог — перехватило горло, но окончательно жизнь все не оставляла тело, и плоть продолжала мучиться. Хха наблюдал, как яд поднялся до головы, его синеватая волна слился с черными провалами вокруг глаз, волны судорог неузнаваемо искажали лицо; оно становилось то старческим, то вовсе нечеловечьим, то шакальим, то вообще чисто орко-питекским. Зубы норовили вырасти-вырваться изо рта, щеки вваливались и тут же туго вздувались, словно у протухшего трупа…

…Садилось солнце, где-то неуверенно хохотнула гиена, а сказитель все не мог принять смерть. Конвульсии заставили пятки умирающего выбить глубокие ямки в земле, под локтями и головой трава облысела и покрылась пятнами бурой пены. Хха утирал неузнаваемое лицо страдальца, дважды ходил за водой. Остальные хайова расположились достаточно далеко, и это было правильно. Временами вечерний ветер доносил запах дыма и поджаренного птичьего мяса, и не-шамана начинало мутить. Бывший вождь, верно, подумал, что Трик нужно занять делом и едой, но было бы милосерднее жарить мясо как-то побыстрее.

…Судороги усилились: умирающий корчился и выгибался, как цикада на углях, временами казалось, что руки и ноги выскакивают из суставов. Хха вновь укладывал сказителя на спину, полагая, что даже мертвому приятнее смотреть в небо, чем в оплеванную землю…

Зажглись первые звезды, умирающий стал поспокойнее, лишь пальцы его рук и ног непрерывно сжимались и разжимались. Но начался бред. Хха отрывал от вязанки рыбешку, ощупью чистил, и слушал, слушал и слушал слова непонятного языка. Богат мир, сколько в нем всяких слов, ярких звезд, желаний и тщетных надежд. Но ты сталкиваешься с синей ленточницей, и главным остается лишь боль. Зачем вообще нужна такая бесконечная боль? Какой в ней смысл?

Духи молчали, видимо, и сами не знали. Молчала прерия, даже ветерок утих. За весь мир бормотал и стонал неугомонный сказитель…

Шаги копыт были осторожны. Лошади не хотели мешать. Подходил вожак, с ним одна из кобыл и любопытный жеребенок.

«Он умирает, но духи не спешат его забрать» — безмолвно сказал лошадям и темноте Хха.

Мустанги понимали. Живя в прерии, не знать синюю ленточницу и вонь ее яда действительно трудно. Вожак и кобыла смотрели на лежащего человека, а глупый жеребенок тянулся понюхать поближе. Это было уже не опасно, но кобыла сделала шаг и оттеснила детеныша.

Не-шаман, лошади и прерия слушали ненужный шепот и выкрики умирающего. Кочуя с табуном, Хха рассказывал лошадям, отчего люди такие разные и почти никогда не понимают друг друга. Конечно, разница языков не основная причина человеческой глупости, но ее тоже нужно учитывать. Объяснить, почему людям так сложно общаться голосами было сложно, но теперь мустанги убедились… Мысли не-шамана и лошадей ушли дальше — к городам и поселкам, где так много людей, потом к иным местам… Потом вновь вернулись к умирающему.

«Плохое место» — был убежден жеребец. Хха согласился: перепад склонов и заросли на первый взгляд ничем не отличались от соседних, а вот сидишь здесь и чувствуешь — плохое место. Не в смерти Ноэ дело, еще до этого эта впадина была нехорошей, лучше было бы ее обойти. Жаль, сразу «плохость» не почувствовалась.

«Обходить следующий раз. А сейчас уйти?» — уточнил вожак.

«Люди остаются с умирающими, даже когда это бесполезно. Обычай такой».