Воины Карфагена. Первая полная энциклопедия Пунических войн

И тут представлялось зрелище других ужасов, так как огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но, навалившись всей силой, валили их целиком. От этого происходил еще больший грохот, и вместе с камнями падали на середину улицы вперемешку и мертвые, и живые, большей частью старики, дети и женщины, которые укрывались в потайных местах домов, одни из них раненые, другие полуобожженные испускали отчаянные крики. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Но это не было для них концом мучений: воины, расчищавшие улицы от камней, топорами, секирами, другие остриями крючьев перебрасывали и мертвых, и еще живых в ямы, таща их, как бревна и камни, или переворачивая их железными орудиями: человеческое тело было мусором, наполнявшим рвы. Из перетаскиваемых одни падали вниз головой, и их члены, высовывавшиеся из земли, еще долго корчились в судорогах, другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землею, так что лошади, пробегая, разбивали им лица и черепа, не потому, чтобы так хотели всадники, но вследствие спешки, так как и убиральщики камней делали это не по доброй воле; но трудность войны и ожидание близкой победы, спешка в передвижении войск, крики глашатаев, шум от трубных сигналов, трибуны и центурионы с отрядами, сменявшие друг друга и быстро проходившие мимо, все это вследствие спешки делало всех безумными и равнодушными к тому, что они видели» (Аппиан, Ливия, 128–129).

Шесть суток не прекращалось побоище, «как пламя из пепла потухшего пожара, днем и ночью пробивалась последняя сила, последняя надежда, последний отряд отчаявшихся людей» (Анней Флор, XXXI, II, 15, 15). Легионеры, утомившиеся в сражении, заменялись на свежих, но их полководец и теперь оставался на поле боя, без сна, питаясь на ходу и лишь изредка присаживаясь немного отдохнуть.

Резня продолжалась и на седьмой день, когда к Эмилиану пришли жрецы храма Эшмуна (у Аппиана – Асклепия) с молитвенными ветвями в руках. Они просили его лишь пощадить жизнь горожанам, желающим выйти из Бирсы, без каких-либо других условий. Эмилиан согласился, сделав исключение только для перебежчиков. Сквозь открытый римлянами проход вышли пятьдесят тысяч мужчин и женщин и тут же были взяты под стражу (согласно Орозию, там было тридцать тысяч мужчин и двадцать пять тысяч женщин (Орозий, 4, 23, 3); по Аннею Флору, сдались тридцать шесть тысяч воинов (Флор, XXXI, II, 15, 16).

Оставался только один очаг сопротивления. В огромном, выстроенном на отвесной скале храме Эшмуна собрались римские перебежчики, всего около девятисот человек, а с ними и сам Гасдрубал с женой и двумя малолетними детьми. Позиция их была достаточно крепкой, чтобы в храме можно было продержаться довольно долго. Но запасы еды скоро подошли к концу, силы были на исходе, спасение казалось невозможным, и осажденные, оставив внешнюю ограду, перебрались в здание и на крышу храма. Дальше отступать было некуда.

И в этот критический момент Гасдрубал сломался окончательно. Столь восхваляемая им ранее гибель вместе с родным городом оказалась на поверку гораздо страшнее. Тайком от своих же соратников и семьи он выбрался из храма, с молитвенной ветвью в руках пришел к римлянам и пал в ноги Эмилиану, в последний раз прося его о снисхождении. По словам Полибия, который, скорее всего, был свидетелем этой сцены, Сципион сказал окружающим: «Смотрите, какой внушительный урок дает судьба безумцам. Безумец этот – Гасдрубал, ибо недавно он отринул наши милостивые условия и говорил, что для него пламень горящего родного города – почетнейшая могила. И вот теперь с молитвенной веткой в руках он просит сохранить ему жизнь и на нас возлагает все упования свои. При виде этого человека не может не прийти на мысль каждому, что нам, смертным, никогда не подобает дозволять себе ни речей наглых, ни поступков» (Полибий, XXXIX, 4, 2–4). Впрочем, кроме стыда и угрызений совести, никаких других мук Гасдрубалу римский полководец не причинил; жизнь последнего предателя Карфагена была вне опасности.

Все происходящее было отлично видно осажденным в храме Эшмуна, и несколько перебежчиков подошли к самому краю крыши с просьбой к римским солдатам на несколько минут прервать свои атаки. Когда их желание было исполнено и над полем боя воцарилась недолгая тишина, защитники храма воспользовались ею, чтобы высказать напоследок своему бывшему вождю все, что он заслужил. Ему припомнили и нарушенные клятвы, и трусость, и «душевную низость вообще» (Полибий, XXXIX, 4, 5). Однако это было еще не самым большим унижением, которое пришлось вытерпеть Гасдрубалу в тот день.