— Вот скажи мне, Наумбия, — начал он, ковыряя глину носком башмака. — Почему волшебники так забурились в неэффективную стихийную магию? Эти молнии, струи воды, огненные шары… Да, красиво, а толку? Почему бы телекинезом не передавить у врага в башке жилку, чтобы он сразу помер без лишнего грохота?
Волшебница подняла на него грустный и одновременно насмешливый взгляд.
— У живых организмов врождённое сопротивление магии. Его называют «иммуна». Она и мешает орудовать телекинезом в чужой башке, как бы этого ни хотелось. И быстрее, и проще швырнуть огненный шар — от ожогов иммуна не помогает.
— Ну а тёмные чары? — повернулся к ней Кэррот. — Нас вон в Спаде в прошлом году так волною накрыло, до сих пор в себя толком прийти не могу!
— Вся суть «тёмных чар» в том, чтобы как-нибудь обходить иммуну, — ответила Шноррел. — Потому они и запрещены. Чёрная магия и подобные заклинания, необратимо влияющие на нервную систему и психику, волшебным сообществом признаны неконвенционными. Запрещаются игры с тканью реальности, распространение хаоса и призывы существ из других миров. Некромантия, зомбификация, подавление воли… Приличные маги эти методы не используют по этическим соображениям. Потому что ожог тела вылечить можно, а испорченный мозг — уже вряд ли.
— То есть сжечь противника заживо — это хорошая магия, а остановить колдовством ему сердце — плохая? — возмутился Олясин.
— В целом — да. Потому что остановить сердце можно исподтишка, а вот огненный шар ты не скроешь. Останется след, по которому можно найти автора заклинания. Но даже в дозволенном волшебстве полно подлых приёмов. Все колдуют кто во что горазд.
— Очень тёмное дело эта ваша светлая магия! — заявил Батлер, подумав.
— А я и не спорю, — отозвалась Наумбия.
За поросшим осокой бугром виднелось полуразрушенное здание, последнее в цепочке руин заражённой долины. Оно не привлекало внимания, но, когда солнце ушло за деревья на западе, из развалин послышался стон.
Сперва они думали, что показалось, но стенания раздались снова. А потом перешли в монотонный, тоскливый женский плач. Олясин аж встрепенулся.
— Излишне ходить туда, — бросила эльфийка. — Однажды улицезрела, что за бестия издаёт эти звуки… Поверь на слово, твоя помощь ей без надобности.
— Так это приманка для храбрецов? Пойдём и убьём подлую тварь!
— Она в стенах таится. Стрела не возьмёт. И охота тебе узнавать, что ещё на неё не подействует?
— Неохота, — подумав, пробурчал Кёрт. Одно дело — прекрасная дева в беде, другое — неведомое чудовище.
Душераздирающий плач раздражал их ещё больше часа, а потом потемнело достаточно, чтоб идти полем борщей. Они встали, встряхнулись и двинулись к хищным зарослям, покидая запретную долину.
— Отведу вас к реке, — пообещала Фириэль, беспечно шагая в зелёную мглу.
Пару дней они пробирались на северо-восток вдоль извилистой лесной речки. Шли вверх по течению через тальник и бурелом, плутая в старицах, перелезая бобровые завалы. Эльфийка знала эти глухие края, ибо некогда добывала тут пушнину на продажу. Припасы заканчивались. Фириэль обещала подбить какую-нибудь дичь, но пока дичь встречалась лишь в разговорах. На песчаном берегу они видели здоровенные следы босых ног; похоже, здесь обитал огр. А там, где шатаются огры, добыча старательно прячется.
По пути Костик понял, что они так и тащат «силки да тенётки» от Вармазея. Кожаный мешок с цепями, кляпом и петлями забросили в тёмный овраг. Вдруг кому пригодится.
Вечерами они пили дровяной чай и делились потешными историями: это здорово помогало снять напряжение. Гудж разговорился и поведал про орочий жребий. Известное в Оркании племя Пипедокефалов так проводило отбор кандидатов на ответственные задания: брали большой, с голову, камень с дыркой посередине. В дыру продевали плетёную ритуальную верёвку. Орки племени собирались вокруг вождя и орали торжественные песни. Вождь раскручивал камень и швырял вверх. Избранным почитали того, на кого падал жребий.
— А у вас в племени как это… было? — спросил Кэррот, запоздало сообразив, что вопрос может показаться бесцеремонным.
— Мы — не Пипедокефалы, — категорически заявил Гудж. — У нас всё разумно устроено! Есть охапка дубин, и одна из них вдвое длиннее других. Когда вождь бросает их вверх, Избранным становится тот, кому выпадет длинная…
Кэррот рассказал, как в тарбаганской Фесте с помпой открыли целлюлозную мануфактуру. Она производила бумагу в огромных объёмах, но послания тарбаганцы по-прежнему царапали на бересте. Почему? Потому что в отхожем месте бересту не используешь!
Наумбия с недоумением поняла, что не помнит ничего забавного. Она собралась с духом и пересказала часть прочитанной в детстве саги о том, как хитроумный карлик Тирлим переиграл всех врагов и занял престол. Костик слушал и широко улыбался.
— Знатные казусы, — посмеивалась эльфийка — Кубыть, уже слышала… тоже поведаю, — и выдавала очередную историю, произошедшую не пойми с кем в прошлом веке.