Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне

Немец был в Черном ручье и в Белом, а наши пробили здесь ворота и пошли. Ну, наверное, оставлен был кто-то, фланги ведь были закрепленные! А он все же снова с Черного ручья ударил и сомкнул кольцо. Так остались наши в окружении. Вот они выходили здесь же обратно, только не на Цыцыно, а на деревню Лешково, через болото пробирались, обратно в этот лес. Голодные, ничего же нет: не то что деревни, даже постройки нет. Кто жив был из населения — ютились в блиндажах, сами умирали с голоду.

А потом немцы отрезали нас обратно (в декабре месяце было), тогда стали нас всех, мужской пол, забирать. Кто успел переодеться в женскую одежду, тот спасся.

Многих наших, всех моих товарищей расстреляли. Нас было десять человек моего года рождения, всех расстреляли на глазах моих.

У кого из товарищей моих был на руках ребенок, надеялись, что пожалеют, у того вырывали ребенка и сразу тут на обществе расстреливали. И женщины тут стояли. Ну, просто убивались: свои ж дети! А им-то что! А мы были одеты в женскую одежду, этим только спаслись. Они всех нас тогда как женщин выгнали, и мы сидели под крыльцом, под хатой, потом ушли в лес.

В лесу нас взяли и отвезли в деревню Чечеринку, а в Чечеринке нас посадили на машины — и в Духовщину. В Духовщине две недели заставляли копать оборонные рвы. На каждые десять человек было по пять немцев. Здесь тех, кто заболел, отвезли в Духовщину, в больницу. И я туда попал. В больнице принял нас один гражданский, пожилой мужчина. Наш русский. Он сказал: «Вас хотят отправить в Германию, не уезжайте. Уходить вам надо!» Он нам указал путь-дорогу, по каким местностям идти.

И вот мы прошли тут уже километров двадцать пять — нас поймала жандармерия. Вот тогда нас обратно на Духовщину привезли и тут узнали, что мы ушли из больницы. Нам каждому дали по двадцать пять плеток — на машину и свезли в Оршу, из Орши сразу на поезд — и в Германию. Это за Берлин, в город Штеттин, там попал к бауэру я.

У бауэра работал, за лошадьми ухаживал, а больше за гусями. Там были военнопленные французы. Были поляки. Они меня как молодого учили — всяко было! Вот заставят у гусей голову открутить и бросить. Они так подыхали. А потом этих гусей приносить к бауэру, доказываешь немцу этому, что гуси эти померли, а фактически — живые в тот момент! Тогда берем их себе. Так потихоньку варили, а то бы с голоду померли. Ну и попадало ж нам! А все равно мы — свое…

У нас в деревне убитых жутко сколько было… Много наших тут из Сибирской дивизии. Были и немцы. Их не узнаешь. У нас в Дубровке ходить по улице нельзя было из-за коней убитых, из-за людей.

Добавление. Баня во рву

Когда я пришел, женщины рассказывали: здесь стояла баня во рву. И когда открылся бой, женщины все в блиндаже поховалися. Во время боя столько тут наши побили немцев! Они раненых в баню свозили, человек сто, а может, и больше. И когда с Кусаковского леса, оттуда ударили из орудия, то снаряд как раз в баню эту угодил. И баню эту… когда женщины с блиндажа вылезли, посмотрели — бани этой нет! Она внизу стояла. Мы все-таки уладили так ловко, в самую цель! И эти все там… Там подбирать нечего было, все на куски поразорвало!

19. Комсомолка Нина Бойкова

Везла Нина на лошадях хлеб колхозный прятать, хворостом сверху закидала. Едет, а самой боязно… Да вот их нелегкая и несет, едут на мотоциклетках. Раскидали хворост… «Брот? Клеба?» — «Хлеб, — говорит. — Капут! Партизан!»

Поворачивают лошадь, она — не давать! «Не ваш, — говорит, — хлеб везу, а свой, советский!» Так и сказала — «советский». Как услышали — хвать, один выхватил револьвер, наставил на глаза ей и — выстрелил. А другой сапожищем размахнулся да стал бока, грудь девичью уродовать. Бросили замертво на воз и повезли.

Через неделю идет, глядим, тень загробная. Шатается, черная вся: били ее очень. Рот не открывается и зрительный нерв перебит.

Выходила ее мать, отошла маленько родимая, да глупенькая стала — и ни словечка не молвила. Наши пришли, а она несмышленая, слепенькая, улыбается, да и только.

На колхозное довольствие ее взяли, все тащат… Разговорить хотят, чтоб рассказала что, а она не помнит ничего, что в жизни у ней было.

А счастье большое было у ней до войны: молодая, с пятнадцатого году, верткая, красивая, на комбайне работала. Стахановкой была и все песни пела.

Пропала Нина Бойкова: после выборов десятого февраля умерла. И вся семья их, даже вся родня вымерла в войну.

После говорили у нас, партизанам она хлеб везла. У нас в лесах стояли партизаны, вот она и ехала к ним, когда повстречали ее немцы.

20. Как я помогала своим бойцам

Когда началась война, через три месяца нас заняли немцы. Когда они к нам приехали, у меня как раз остались при отступлении пять человек, застряли в моем доме. Куда мне их девать? Немцы нагрянули, мне их пришлось в подпол опустить, пять своих солдат. Они сидят у меня сутки, а у меня девять человек немцев. И что ж мне теперь делать? Лезут (немцы. — А. Г.) за картошкой, отвари.