Меня-то дома не было. Говорят: «Брат пришел!» Я зашла в комнату. Много народу сидят, и мужики… И тех-то не знаю, и его не узнаю… А он мне и братец и крестник. Поглядела, думаю: «Где же братец?» Потом я взирнула[6]
на руки, а он сидел и руки вот так держал (положил на колени). У него пальцы толстые, руки пухлые, как у всех в нашей родне, — я по рукам и узнала. Вот, думаю, мой братец. И он заплакал, не стерпел — вскочил… Хотел, чтобы я узнала, а сам не стерпел… В начале сорок третьего года уехали сюда. Мы ничего не могли взять, только руки к сердцу — и все тут.Я тут раньше не жил, а Охват-то брал. Я знал, какие батальоны лыжников (немецких. —
Когда открыли мы огонь, дали еще длинную очередь по Охвату. Потом начали в ответ большие очереди отсюда (из Охвата. —
Тут наш дивизион сразу же начал вести обстрел поселка Охват. А в поселке всего три дома живых! И вот мы как же пытались пробиться! Один батальон там наступал, другой здесь наступал, со стороны Двины. Но никак не взять! Мы атакуем, а они поливают и поливают огнем!
У них укрепленная точка была вот здесь: если вы ходили к озеру, там новый и старый домик стоят. Как раз там они и укрепились, их старший офицер засел. А у меня снайперы Антипов и Потапов, два отличных снайпера было, взяли его на мушку. Но тоже никак не могли взять эту точку. Понимаете, никак!
Бой идет, и вот мы подходим. Уже, кажется, все! Но их офицер все еще командует. Стреляли, стреляли, да не убили! А у него, оказывается, подушки были заложены в окне, много навалено подушек — и перо не пропускает пули — стреляй не стреляй! (А на улице страшенный мороз был!)
Наконец Антипов говорит: «Офицер-то убит!» Оказывается, он из снайперской винтовки его саданул и убил. Так у нас и решился вопрос: как ихний командир был убит, так охватский вопрос и решился. Ударили и — взяли!
Пено тоже мы брали.
Первому мне было приказано идти в разведку (как местному жителю. —
Подошли к дзоту, чтоб взять пеновский мост, было трудно. Там развилка была, два дерева стояло. И вот двое немцев ходили взад и вперед — в охране. Похаживают. А мы вот с ним подошли и встали за развилкой.
Немцы — взад и вперед, винтовкой — туда-сюда. И только они сравнялись с нами, Авдеев-то как схватит, одного об другого как стукнет! И капут им был! Вот какой здоровый парнюга был, ну, лихонько! Только резанул их, так сразу и убил!
Ну, а теперь задача — брать этот дзот. Наш комиссар Гуськов приказывает: взять дзот.
И вот дзот мы пытались десять раз брать. Но никак не взять! И пришлось нам делать обход. Сорок восьмая дивизия с той стороны шла, четыреста восьмой минометный полк отсюда шел, от Охвата. Ну, как взять? Решили форсировать Волгу и пойти на Тинницу. Пришли. Посидели мы в сарайках и баньках, а комиссар части Гуськов и говорит: «Ребята, хватит сидеть, давайте пробиваться вперед!» И начали мы наступать — вперед, к пищекомбинату в Пено. Там рядом сосняк. Только мы в этот сосняк — по нас огонь как саданул! Лихо! Что только сыпалось по нас оттудова: и пулеметный и минометный — все по нас!
Мы подползли к железной дороге, слышим: там, где сейчас Дом культуры в Пено, «ура» кричат! А наш комиссар Гуськов: «Ну-ка, — говорит, — вперед!» И понеслись мы!
И вот там, где сейчас парикмахерская, я тогда сразу трех немцев застрелил: они, одеялами укрывшись, бежали. Думаю, хватит, не убежите никуда, гады! Тут мы и соединились с Сорок восьмой дивизией. Каждый метр земли здесь дорог.