Читаем Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне полностью

Меня-то дома не было. Говорят: «Брат пришел!» Я зашла в комнату. Много народу сидят, и мужики… И тех-то не знаю, и его не узнаю… А он мне и братец и крестник. Поглядела, думаю: «Где же братец?» Потом я взирнула[6] на руки, а он сидел и руки вот так держал (положил на колени). У него пальцы толстые, руки пухлые, как у всех в нашей родне, — я по рукам и узнала. Вот, думаю, мой братец. И он заплакал, не стерпел — вскочил… Хотел, чтобы я узнала, а сам не стерпел… В начале сорок третьего года уехали сюда. Мы ничего не могли взять, только руки к сердцу — и все тут.

12. Взятие Охвата

Я тут раньше не жил, а Охват-то брал. Я знал, какие батальоны лыжников (немецких. — А. Г.) шли на Охват. А мы подошли… нас семь человек было из нашего дивизиона (разведка. — А. Г.). Смотрю — лыжники около деревни Бдыни… И вот, когда мы подошли, одну сигарету выкурили на семь человек, — правду сказать, волновались же! Покурим так вот в шинель, в воротник: один курнет раз, второй, третий курнет. И теперь, что же делать? Слышу, там пулемет заработал. Я говорю: «Ребятки, пулемет стреляет. Батальон лыжный подошел, с немцами уже работает. Теперь что мы будем делать?» И вот я приказываю открыть из ручного пулемета две коротких очереди по Охвату, а в Охвате тихо и спокойно, понимаете?

Когда открыли мы огонь, дали еще длинную очередь по Охвату. Потом начали в ответ большие очереди отсюда (из Охвата. — А. Г.) со всех сторон. Ага, немцы стрелять начали. А нам и надо, чтобы они себя обнаружили. Я тогда разведчикам своим говорю, чтоб засекали точки. Они засекли точки сразу. Теперь я двоих посылаю в свою часть к командиру дивизиона с докладом: точки засечены, открываем огонь по немцам, пора наступать! А дивизион со стодвадцатимиллиметровками, которые били на семь километров, расположился в лесу, довольно далеко.

Тут наш дивизион сразу же начал вести обстрел поселка Охват. А в поселке всего три дома живых! И вот мы как же пытались пробиться! Один батальон там наступал, другой здесь наступал, со стороны Двины. Но никак не взять! Мы атакуем, а они поливают и поливают огнем!

У них укрепленная точка была вот здесь: если вы ходили к озеру, там новый и старый домик стоят. Как раз там они и укрепились, их старший офицер засел. А у меня снайперы Антипов и Потапов, два отличных снайпера было, взяли его на мушку. Но тоже никак не могли взять эту точку. Понимаете, никак!

Бой идет, и вот мы подходим. Уже, кажется, все! Но их офицер все еще командует. Стреляли, стреляли, да не убили! А у него, оказывается, подушки были заложены в окне, много навалено подушек — и перо не пропускает пули — стреляй не стреляй! (А на улице страшенный мороз был!)

Наконец Антипов говорит: «Офицер-то убит!» Оказывается, он из снайперской винтовки его саданул и убил. Так у нас и решился вопрос: как ихний командир был убит, так охватский вопрос и решился. Ударили и — взяли!

13. Об освобождении Пено

Пено тоже мы брали.

Первому мне было приказано идти в разведку (как местному жителю. — А. Г.). У меня такой был Авдеев Толька, здоровый парнина, крепкий боец.

Подошли к дзоту, чтоб взять пеновский мост, было трудно. Там развилка была, два дерева стояло. И вот двое немцев ходили взад и вперед — в охране. Похаживают. А мы вот с ним подошли и встали за развилкой.

Немцы — взад и вперед, винтовкой — туда-сюда. И только они сравнялись с нами, Авдеев-то как схватит, одного об другого как стукнет! И капут им был! Вот какой здоровый парнюга был, ну, лихонько! Только резанул их, так сразу и убил!

Ну, а теперь задача — брать этот дзот. Наш комиссар Гуськов приказывает: взять дзот.

И вот дзот мы пытались десять раз брать. Но никак не взять! И пришлось нам делать обход. Сорок восьмая дивизия с той стороны шла, четыреста восьмой минометный полк отсюда шел, от Охвата. Ну, как взять? Решили форсировать Волгу и пойти на Тинницу. Пришли. Посидели мы в сарайках и баньках, а комиссар части Гуськов и говорит: «Ребята, хватит сидеть, давайте пробиваться вперед!» И начали мы наступать — вперед, к пищекомбинату в Пено. Там рядом сосняк. Только мы в этот сосняк — по нас огонь как саданул! Лихо! Что только сыпалось по нас оттудова: и пулеметный и минометный — все по нас!

Мы подползли к железной дороге, слышим: там, где сейчас Дом культуры в Пено, «ура» кричат! А наш комиссар Гуськов: «Ну-ка, — говорит, — вперед!» И понеслись мы!

И вот там, где сейчас парикмахерская, я тогда сразу трех немцев застрелил: они, одеялами укрывшись, бежали. Думаю, хватит, не убежите никуда, гады! Тут мы и соединились с Сорок восьмой дивизией. Каждый метр земли здесь дорог.

14. Хороший народ в Калинине

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

«Идеал женщины?» – «Секрет…» Так ответил Владимир Высоцкий на один из вопросов знаменитой анкеты, распространенной среди актеров Театра на Таганке в июне 1970 года. Болгарский журналист Любен Георгиев однажды попытался спровоцировать Высоцкого: «Вы ненавидите женщин, да?..» На что получил ответ: «Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… Я люблю целую половину человечества». Не тая обиды на бывшего мужа, его первая жена Иза признавала: «Я… убеждена, что Володя не может некрасиво ухаживать. Мне кажется, он любил всех женщин». Юрий Петрович Любимов отмечал, что Высоцкий «рано стал мужчиной, который все понимает…»Предлагаемая книга не претендует на повторение легендарного «донжуанского списка» Пушкина. Скорее, это попытка хроники и анализа взаимоотношений Владимира Семеновича с той самой «целой половиной человечества», попытка крайне осторожно и деликатно подобраться к разгадке того самого таинственного «секрета» Высоцкого, на который он намекнул в анкете.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное