Воины Новороссии. Подвиги народных героев

— В первый же день. Они на Сумы. Они заходили, враг их встретил. Они, конечно, думали, что их встретят с цветами и шариками, а встретили, наоборот. От бригады практически ничего не осталось. Выжило несколько десятков человек. Конечно, не были они к этому готовы. Он, когда еще там служил, он в конце 20 года попал буквально на неделю в Армению. Он туда под конец попал, там месяца два-три повоевали. Недолго там. В сентябре призвали. И в декабре он: «Я поеду в Армению». — «Какая тебе Армения? Ты научись автомат держать». Он: «Да нет, мы все умеем, все знаем». Он в конец этой кампании попал и вернулся в часть. Ну, ту историю он толком мне не рассказывал. Но какой-то опыт был. После Сум я с ним разговаривала, и он сказал: «Мама, только благодаря тому, что я побывал эти четыре дня в Армении, я понял, что в армии кроме себя я никому не нужен. Если ты хочешь чему-нибудь научиться, ты берешь и сам учишься». И благодаря этому он учился. То есть ходил, спрашивал, как это, как то. И он говорит: «Благодаря этому и я выжил в Сумах». Потому что когда они заходили на Сумы, на это направление, и перед Сумами их поджидали. Он ведь мне 22 февраля позвонил: «Мама, телевизор смотри, там скажут». И конец связи и все. 24 февраля они туда зашли. И я проснулась от того, что мне снится, что стоят мои деды по бокам. Они лицом ко мне, но по бокам. И отец мой бежит ко мне. И на меня навалится и: «Держи». И как будто он лбом в переносицу мне. Я проснулась от того, что реально боль. У меня слезы покатились от боли от этой. Я ни дыхнуть, ничего не могу. Но и потом всё — связи нет, связи нет, связи нет. Я: «Господи!» Разве что по потолку не ходила. По телевизору нам тра-та-та, все хорошо. А я не могу. Я ничего не знаю. Страшно. Беспокоюсь. Дикие мысли. И 28 февраля он вечером звонит: «Мам, я в России. Все нормально». С какого-то номера. «Я тебе позже перезвоню». Потом на следующее утро он перезванивает. Я: «Ну как?» Он: «Нормально». А у меня первый вопрос: «У тебя что с носом?» Ему, короче, сломали прикладом. Был контактный бой. Поляки их там встретили. Я естественно: ах-ох. Сейчас выезжаю. А я еще не знала, где они, что они. Я ничего не знаю. Он: «Нет, не надо». А я же знаю: Белгородская область. А где их искать? Там столько частей. А 26 февраля понеслось в «телегах», что выходят солдаты побитые и раздетые. И так далее. Голодные, холодные. Я: «Вы где? Вы что?» Он: «Ничего не скажу». Короче, трам-пам-пам. Ни в какую ничего не говорит. Я забежала в магазин, на последние деньги что-то набрала и «рву когти» на Белгород.

— На чем?

— На своей машине. Куда ехать? Короче, я доехала до сумской дороги, хотя я тогда и не знала, что они на том направлении. Как раз доехала, там село Никитинское или Никитское, как-то так. Где-то недалеко, как на Сумы поворачивать. Время — два часа ночи. Темень кромешная. Все куда-то несутся. Я посидела поревела.

— От бессилия, неизвестности…

— Ну да. Ну вышла, солдатам отдала, что накупила. «Если что, — говорю: — От мамы Семы… Если увидите, привет передайте. От Семиной мамы. Если так скажите, он поймет». Развернулась и поехала назад. Потом я узнала, что была буквально в пятнадцати километрах от него. Вот приехала справиться о сыне… Но я ему как раз позвонила из этого Никитского. «Вы где? И че?» Он: «Не вздумай приезжать. Я сказал, чтобы тебя никуда не пускали…» Вот такое… Наверно, может, боялся расклеиться, увидев меня.

— И про «прием» вам рассказать…

— Нет, он, наверно, больше всего боялся, что при встрече со мной он окончательно расклеится. Были ведь мысли в первый момент: зачем сюда поперли?

— И попали в переплет.

— Потому что двое суток, когда их там поляки встретили, они бились. Кто отбился, кто огонь на себя принимал. Пацаны убежали в лес, говорит, насколько лопатка влезала в землю, выкопали ямочки. В них легли и лежали двое суток, не шевелясь. Пока наши…

— Не пришли.

Инна Николаевна:

— Первый опыт такой. Их трое мальчиков было. Забежали в какой-то перелесок. Выкопали эти ямки. Легли в них спиной, сами землей себя засыпали и лежали.

— Поляки там…

— Да, накрыли. От бригады ничего не осталось.

Шли с добрыми намерениями, а напоролись… И то, что поляки их встретили огнем, возможно, и спровоцировало разрастание конфликта. Хотя мне было не понятно: неужели наши начальники ничего не знали ни о поляках, ни об их намерениях. Где разведка была? Где аналитики? Проспали?

Мать Никитина:

— Хотя именно его колонне повезло. Они заходили вторые — второй колонной. У них одна машина поломалась, и их колонна пропустила остальные вперед. Так вот тех, кто оказался впереди, накрыло капитально. Их сразу размотали. И когда наши подъехали, увидели все, вылезли, поляки как раз приехали на зачистку. Вот этот вот контактный бой. А тех, кто впереди — половину сразу убили, а половину в плен…

— 28 февраля вы узнали, что вышел.

— Да, 28. А рванула я 1 марта вечером, после работы стартанула туда.

7. К сыну. Гуманитарка

Инна Николаевна: