Воины Новороссии. Подвиги народных героев

Я смотрел на мать и думал: сколько же ей выпало, и она все терпела, все снесла и на пределе сил боролась за сына.

Честь и хвала таким матерям! — чуть не вырывалось из меня.

А мама говорила, и я не хотел ее останавливать.

— Пошли к психологу. Она совместно с нами беседовала. И она вопросы. И ему: «Как маму охарактеризуешь?» Как ее. Он: «А, как мать, она плохая», — сказал, засмеявшись. Я сижу, у меня глаза вот такие — округлила их. Глаза все больше и больше. И он на меня смотрит и: — «А вот, как друг — она самая лучшая».

Мама смеялась. А я понимал всю силу оценки матери, которую, он, конечно же, любил и дороже у него человека не было.

— Психолог меня выпроводила, с ним побеседовала, потом меня позвала. И говорит: «Я вообще не понимаю, у вас самая идеальная семья». У меня с ним всегда открытые отношения. И я старалась его больше учить на своих ошибках. И всегда предупреждала: если хочешь что-то сделать, должен быть план: А, Б, В, Г, Д… И так далее… Когда случилось это обстоятельство, Александр Иванович (Голомедов) нас спас… Я говорю: ну хотите, дайте ему ремня… Ну сломала бы об него доску разделочную, а что толку-то…

«Да и зачем».

Мать:

— Что делать-то… Нас хотели выкинуть из корпуса, но оставили. Оставили только благодаря тому, что Александр Иванович поручился за него…

— Видите, как важно…

Я мог привести массу примеров, когда ставшие потом знаменитыми, достигшие вершин государственной власти люди мальчишками оступались, но их за это не покарали.

И только рассказал:

— Поэт Егор Исаев по какой-то шалости ушел с поста на секретнейшем объекте, но командир его не сдал: тогда бы тот попал под трибунал и не было бы поэта… Ставший генеральным прокурором Александр Сухарев, явно балуясь, пистолетом выстрелил в сторону командира. Его бы в военное время и судить бы не стали, а тут же расстреляли. Но командир умнее оказался, чем какой-нибудь службист. И то, как обошлись с Исаевым и Сухаревым, оказалось для них лучшим уроком.

Так и здесь. Голомедов протянул руку мальчишке, которого, выбиваясь из сил, содержала мать. Мне Александр Иванович позже сказал: раз мы взяли в корпус, должны воспитывать до конца.

Инна Никитина:

— Но зам. Голомедова, он у меня при каждой встрече со мной спрашивал: «Когда же заберете документы?»

— Давил…

— При каждой встрече! А Семен же никогда не молчал. Что он думал, то он и говорил.

Конечно, такое не могло нравиться тем, кто требовал бесприкословного подчинения.

Мальчишка растет без отца, он и как бы в роли отца — защитника своей матери. И у таких детей обостренное чувство справедливости, которое и проявляется в своем мнении, что «никогда не молчал».

— Подчинение для Семена — это не его конек. То есть у него все хорошо, но подчиняться…

Разумное подчинение к нему пришло с годами.

Но когда его пытались гнуть через колено, тут мальчик защищался.

Мать:

— У него субординация — это плохо… И для него без разницы, кто перед ним стоит.

— Вы знаете, а не проявление ли это справедливости? И я бы сказал: мальчишечьей неотёсанности…

Понимал, как чуточку накручивала, чуточку утрировала мать. Осознание, что без подчинения невозможна военная служба, приходило пареньку не сразу. Но лучше, когда оно приходит и становится сутью, нежели, когда человек остается ни рыбой ни мясом. Его аморфность губительна для армии, где в схватке с противником нужно проявлять волю.

И заметил:

— Но он себе не врал…

Инна Николаевна:

— Да, да.

— А директор — молодец… Выкинуть просто, а вот…

— Конечно, нужно мир щупать руками, — говорила мать Семена.

— А это когда случилось?

— Он уже заканчивал восьмой класс…

— Мальчишкам все интересно…

Приходил на память Макаренко с его «Педагогической поэмой» о том, каким должен быть педагог — борясь за своих подопечных.

4. Учеба в корпусе и техникумах. Приколист

Тут из корпуса один за другим стали выскакивать мальчишки и с мячом устремились на площадку. Мы говорили, а рядом прокатывался мяч, один раз даже попал мне по колену, но я реагировал спокойно: играли кадеты-футболисты.

Мать:

— По учебе у него нормально. Хорошист.

— Было желание уйти?

— Нет, ему все нравилось. Потом это давление, и ситуация…

Я понимал: с уходом директора Голомедова.

— И сколько он проучился в корпусе?

— Три года… Пришел в 7, 8 и 9 учился. Совокупность всех событий, и уход директора, и решил уйти. Я написала заявление, забрала документы, и он в авиационный техникум. Учился на авиасборщика. Он парень толковый — учился в авиационном. Проучился полтора года, ну, а дальше молодость: начались девочки, мальчики. Появились прогулы. А там такой факультет, что там только знаниями. Ни деньги, ни что — только знания. Авиастроение — инженерный состав. Очень серьезное, спрос очень серьезный. Но… Он потом очень сильно жалел, что недотянул. Надо было собраться и дотянуть. По физике у него хорошие знания, но лень-матушка…

Все мне было очень знакомо: из двоих моих сыновей первый шел как на автопилоте, не задавая проблем родителям, а с младшим пришлось повозиться: опекали каждый предмет.