Воины Новороссии. Подвиги народных героев

— И вот Артист погиб и еще один без вести пропал. Видать, тоже его разорвало. А остальные раненые. Много. Но я дошел, добежал. Появился там командир роты. Я пришел на позицию, там командир роты сидит. Я говорю: «Какие указания? Чего делаем? Отступаем, наступаем, прикрываем». Он говорит: «Я без связи. Ничего не могу сделать. Вызываю комбата, нету связи. Чего я сделаю?» Ни машин, ни эвакуации, ни медицинского пункта, ничего нету. Я вот с этой рукой, мне жгутом перетянули, а ротный мне говорит: «Беги в сторону, где машины стоят. Может, там что-то найдешь». Мол, кто-то отвезет тебя. А рука болтается у меня, и мины-то летают все. Думаю: какая-то рука! Если я оттуда выбрался, значит, надо жизнь сохранять себе. А получается, там где-то километра полтора и здесь два километра — большое расстояние я прошел. И мины рвутся. Я в окоп прыгаю, рука у меня болтается. А она, получается, на коже на одной. И только подходить, я, может, метров двести прошел, и мои парни, они уже сбегали за машиной. Они: «Командир, командир, давай на машину!» И вот они меня отвезли. То есть какой итог? Когда меня в больницу привезли, я уже в полуобморочном состоянии. С меня бронежилет сняли, там оказался осколок, он под бронежилет попал и грудь пробил. И я задыхаться начал. Задыхаться — пневмоторакс. Когда они мне наркоз вкололи, я уже видел галлюцинации. Я думал: умер уже, это мне предсмертный бред снится. А, оказалось, я на аппарате искусственного дыхания. Потому что мне сон снится, а я думаю, почему же я не дышу. Никаких усилий не делаю, дыхания нету, а оказалось, я на искусственном дыхании. Но это не суть дела. Смысл в том, что я смог такой коллектив подготовить, мне жизнь спасло. Потому что они дружно сообразили: раз-раз. Машину подогнали. Если бы они не подогнали машину, я бы медпомощи не дождался. Парень готовился к стрельбе с колен с пулеметом, хотел позицию занять. И коленом наступил на мину, на «лепесток». И ему колено разворотило, ну, а все в атаку шли и думали, атаку закончим, кто-нибудь за ним вернется и отвезет его. Потому что атаку никто же не будет прерывать. Парни вперед уже ушли. Вот. А оказалось, когда вернулись, он истек кровью… Поэтому нужна своевременная помощь. Так что я живой остался благодаря Артисту, который мою глупость исправил и свой жгут дал. Потому что свой жгут никогда нельзя отдавать. Нужно жгут брать у раненого… Из этого подразделения осталось восемнадцать человек. Там кто раненый, кто погиб, кто сбежал. А мои ребята в основном ушли в «Вагнер». И мне приятно, когда сейчас они мне звонят и говорят: «Командир, ты был прав во всем. Что и технику (требовал содержать в готовности!). Что рюкзаки заставил убрать (боекомплект доставили)». Потому что мы в Лисичанск приехали, нужен пункт боепитания. А нам: «Пункта боепитания нету». Он был на одном складе. Туда “хаймерс” прилетел, все взорвалось». Боеприпасов нету. И хорошо, у нас боеприпасы в машинах, и мы со всеми поделились. А так что делать? Нет боеприпасов, что делать? Как воевать? И, конечно, это приятно. И вот тот Кунаков-старший, он десантник. Он мне на Новый год (2023. — Примеч. авт.) звонил и говорил: «Спасибо тебе, что ты сына моего вытащил оттуда. Что мы живые остались». И конечно, за это никаких наград не надо. Уже исходя из этого не зря съездил.

— В госпиталь звонил?

— Да… К нам в госпиталь приходят люди… Они приходят без погон, без званий. Помогают нам. Кому поесть, кому таблетки, кому протезы…

— Люди совести… Будем молиться за твою руку…

Черешнев:

— Я еще поеду на одну операцию, а там…

Я понял, что он дома не усидит.

17. Боль воина

Черешнев:

— Я вот вам скажу непопулярное мнение. Там уродов (имел в виду вэсэушников) не так уж и много, к сожалению, нашему. Там есть нацисты, есть фанатики. Есть разные люди. А есть, вот ты никогда не подумаешь, что он украинец. Мы же были один народ.

— Самый ужас, что славян столкнули…

Черешнев:

— И попадает парень восемнадцатилетний в плен. И вот что ты с ним будешь делать. И по-русски он говорит. Я лежал сначала в госпитале в Луганске. История такая: раненых подбирали, и он доехал аж до Волгограда, а в Волгограде пришел следователь из следственного комитета. Они всех опрашивают на предмет применения запрещенных методов войны украинцами. Спрашивают: ты с какой части, ты зачем… А он ни бе ни ме. Оказалось, он украинец. Вот так вот с поля раненого подобрали, а их там не угадаешь. Поэтому… Я ехал туда убивать нацистов, националистов украинских вот этих вот. Но я понимаю, что стреляя в них, мы, по сути, убиваем себя.

— Славян… Эти сволочи (америкосы, европейцы)…

Черешнев:

— Они добились того, чего и хотели… Но я думаю, что там много людей, которые ждут нашего прихода. Но пока они нас ждут, на фронте мы убиваем их детей…

Мы постоянно слышим: бьются до последнего украинца.

Это же страшно!

Черешнев:

— Ничего с этим сделать не могу…

— Вот, ваша чисто солдатская жизнь… А ваши ребята?