Войны новых технологий

Э. Вейсбард с коллегами увидели, например, следующие цели операций влияния со стороны России на западную аудиторию [28]:

• подрыв веры граждан в демократическое управление;

• раздувание и усугубление политических расколов в обществе;

• разрушение доверия между гражданами и избранными официальными лицами и демократическими институтами;

• популяризация российского порядка дня среди иностранных аудиторий;

• создание атмосферы общего недоверия и сумятицы по отношению к информационным источникам, разрушая разницу между фактом и фикцией.

Подчеркнем, что в этом как бы нет ничего нового, просто происходит поддержка и усиление негативных интерпретаций против позитивных, удерживаемых со стороны государственных органов.

Операции влияния со стороны Москвы в плане отражения контента, специализации приняли четыре следующие формы [28]:

• политические месседжи, порочащие демократических лидеров и институты;

• финансовая пропаганда, направленная на ослабление доверия к капиталистической экономике;

• социальные проблемы, где нашлось место расовой войне, полицейскому насилию, протестам, беспокойству о приватности в онлайн, неверное поведение правительства.

• конспирологический акцент на тему приближения всеобщего беспорядка.

Общий вывод: российские активные мероприятия объединяют открытые и закрытые каналы для распространения политических, финансовых, социальных и ужасающих месседжей.

В целом происходит то, что вполне можно обозначить как медийное конструирование коллективного сознания, точнее коллективного контрсознания, поскольку поддержку и усиление получают месседжи, направленные именно на разрушение имеющейся картины мира.

И еще одно важное уточнение. Получается, что удар в первую очередь направлен на коллективных игроков. Вспомним при этом, что советская власть всегда боялась не индивидов, а именно коллективных единиц. С точки зрения теории эти коллективные агенты имеют возможности – «думать, оценивать, решать, действовать, переделывать и размышлять» [29]. У всех них есть коллективная идентичность.

При этом конкретные цели воздействия могут иметь совершенно разные реализации. М. Галеотти отмечает: «Там, где институты сильны, наилучшим результатом, на который может рассчитывать Москва, является их разрыв, поощряющий внутренние разделения и неопределенность в надежде продемонстрировать эту страну как неспособную играть сильную роль. Анализ месседжей, передаваемых шведскому населению с помощью российских медиа, например, обнаружил преобладающее количество сообщений, представляющих Запад ханжеским, враждебным и находящимся в кризисе» [27].

Подчеркнем еще раз суть этого инструментария: сообщения, разрушающие связность общества/государства, тиражируются, в результате чего та же информация, которая и так была, из слабой по воздействию становится сильной.

Возьмем украинский пример, когда человек был осужден за то, что мы обозначили как разрушение связности. Вот изложение рассматриваемой ситуации: «Нужен был человек, который смог бы организовать пропагандистскую кампанию в СМИ, а также проводить круглые столы, митинги и конференции. Так к делу подключился Золотарев, которому предложили за это деньги. В 2016 году они договаривались о принятии на сессиях районных и областных советов обращений к руководству страны о разграничении полномочий между центральной и местной властью, а также утверждении особого правового и экономического статуса на этих территориях. Для этого Золотарев находил посредников в местных советах. За каждое принятое обращение он получал от Кремля от 60 до 100 тыс. долларов, которые потом распределял между исполнителями» [30] (см. сопоставление объемов финансирования американской и российской пропаганды [31]).

В будущем операции влияния получат более серьезную опору на нейропсихологию (см., например, работы в области нейронауки на тему морали и лжи [32–34]). И это будет не интуитивно выстроенным воздействием, а полностью объективным.