Войны новых технологий

Гибридная война в тех или иных вариантах все время присутствует в истории. Достаточно вспомнить, что речь теперь часто идет о дипломатических, экономических, финансовых, информационных, миграционных войнах, ставших нормой. Вероятно, этому человечество научилось за период холодной войны, когда нельзя было применять привычные военные средства, поскольку они могли привести к использованию ядерного оружия, поэтому приоритет отдавался нелетальному инструментарию. Сегодня, когда связность человечества с помощью технологий резко выросла, появились новые невоенные средства воздействия на противника.

Гибридная угроза задается следующим образом [8]: это синергетическое объединение результатов регулярных войск, нерегулярных сил и криминальных элементов, направленных на общую цель. Как видим, в этом определении свое полноправное место заняли и криминальные элементы. Кстати, Донбасс показал реальность такого поворота событий.

И еще одна характеристика, подчеркивающая долгий характер такой войны, по мнению Дж. Девиса [9]: «Гибридная война постепенно перешла к длительной битве воль по контролю населения и проверке стратегического терпения оппонентов гибридных угроз. В истории многочисленные технологически более сильные страны не могли достичь решающей победы из-за длительного характера гибридной войны».

Девис также считает важной характеристикой гибридной войны отсутствие моральных или этических ограничений, что всегда до этого считалось приметой терроризма.

Гибридная война невозможна без доминирования в ней информационного компонента. Она покоится на метанарративах, призванных спрятать основные действия. Причем, как заметил Б. Пастухов, правда и истина являются разными вещами для потребителя [10]: «Правда – это субъективная истина, которая вполне может быть и ложью, но это не имеет никакого значения, если есть субъект, готовый в нее поверить».

Россия в своей символической картине мира вернула на важное место Сталина [11–12]. Но мы ошибаемся, когда говорим, что это возврат к советской модели. Это новая совершенно сконструированная модель, в которую в разном порядке вставлены и одновременно существуют, например, и Николай II, и Сталин. В этой модели истории они позитивные персонажи, хотя политически и исторически взаимоисключают друг друга.

Один из главных не историков, а конструкторов русской истории является А. Дугин, которого Запад называет то «мозгом Путина» [13], то, наоборот, его Распутиным [14] (см. также [15]). Он говорит достаточно рационально [16–17]: «Нам необходимо создать русскую историю». Для этого он предлагает воспользоваться идеей «историала»: «Историал – это термин, который предложил Анри Корбен, французский философ, историк религий, как раз для того, чтобы показать эту сконструированную историю, ценностно ориентированную, сопряженную с идеологическими фундаментальными аспектами. То есть, историал – это то, что конструируется по сути дела, это сконструированная нами история. Вот что такое историал». Однако «историал» Корбена является на самом деле переводом термина Хайдеггера, что можно увидеть по книге Э. Гибсона [18].

Сконструированная история присутствует в любой стране. Но это процесс обычно более эволюционный и не столь принудителен для населения. Он даже опасен, когда попадает в руки ученых. Пример такого создания интенсивными и принудительными методами дают идеи чучхе в КНДР [19–21]. Они созданы и удерживаются только ради противопоставленности с врагом. При этом такая система уже не может жить тогда, когда нет врагов.