Войны новых технологий

Кстати, эта модель полностью соответствует российскому рефлексивному управлению, задаваемому как управление противником, в первую очередь его восприятием, чтобы он в результате принял неправильные решения [1–2]. Самым простым вариантом этого управления как раз и является маскировка в физическом пространстве, которая может быть расширена до маскировки в информационном и в виртуальном пространстве. Первый вариант через определенное время вызвал запрет на трансляцию российских телеканалов в Украине, за которым последовал запрет кино- и телепродукции. И это говорит об интуитивно очень хорошо ощущаемом поведении. Просто война развязала руки властям, чтобы пойти на такие меры.

Г. Смолян, который стоял у истоков возникновения этого направления, задает его следующим образом: «Рефлексивное управление противником в случае его успешного проведения позволяет влиять на его военные планы и представление о ситуации, его действия. Другими словами, одна сторона может навязывать свои желания противнику и заставлять его принимать не соответствующее данной ситуации решение. Используются различные методы рефлексивного управления, включая „камуфляж” (на всех уровнях), дезинформацию, провокацию, шантаж, а также компрометация различных должностных лиц и чиновников. Таким образом, рефлексивное управление сфокусировано скорее на менее ощутимом субъективном элементе „военного искусства”, чем на более объективной „военной науке”. Достижение успешного рефлексивного управления требует глубокого изучения „внутренней природы” противника, его идей и концепций; Леоненко обозначил их как „фильтр”, через который проходят все данные о внешнем мире. Успешное рефлексивное управление представляет точку кульминации информационной операции» [3].

Гибридная война может постоянно менять правила игры и задействованные типы силы, поскольку она одновременно оперирует как военными, так и гражданскими составляющими. У нее проявляется полоса гражданская, которая служит фундаментом для следующей полосы военной. Потом за ней опять последует полоса гражданская, а потом военная, в зависимости от их эффективности в каждый отдельный момент противостояния. Крым и Донбасс это ярко продемонстрировали, когда сначала создается очаг гражданского неповиновения, за которым следует активное военное противостояние. Тем самым происходит подавление активности как военной, так и гражданской.

Гибридная война не менее активно работает не только с населением атакуемой стороны, но и со своим собственным. Как результат, Украина сегодня, по опросам россиян, попала в тройку главных врагов России. По данным на май 2016 года США врагом считают 72 % опрошенных, Украину – 48 %, Турцию – 29 %, Польшу – 24 % [4]. Турция «скакнула» с 1 на 29 % только в 2016 году. Украина повышала свое «невосприятие» постепенно – с 2006-го, имея такое возрастание: 27, 23, 41 (2009), 13, 20, 15, 11, 30, 37, 48. Но и начальные 27 % в 2006 году достаточно много, учитывая, что Польша имеет и сегодня меньше.

Задачи, стоящие перед долговременной информационной войной, очень часто заключаются в трансформации идентичностей. Например, перестройка имела целью сменить доминирующий вариант – советскую идентичность на иную. Для этого был задействован более-менее успешный первый этап по разрушению советской идентичности. Но новая идентичность практически не была выстроена.

Гибридная война против Украины в ее информационном варианте также была призвана активировать советскую идентичность, которая успешно восстановлена и удерживается Россией у себя. Кстати, в рамках этой идентичности Россия никак не могла быть врагом Украины, поскольку в ней Россия и Украина всегда подавались как народы-братья. Поэтому в рамках Украины был выделен неправильный блок (фашисты, хунта), на который и был направлен удар пропаганды. Такая модель позволяет выстроить пропаганду как защиту украинского народа как «правильных» украинцы против украинцев «неправильных».