Войны за Бога

Чтобы лучше понять идею, какую эти тексты должны были передать израильтянам, давайте обратимся к выдуманной исторической ситуации. Представьте себе альтернативную Америку с совершенно иной историей, где знания о реальном прошлом достаточно скудны. В такой Америке используется один яркий национальный миф. Ранее страну заселяла раса угнетателей, никак не связанных с нынешними обитателями земли. Их звали «англичане», и мы даже не знаем, на каком языке говорили между собой эти злодеи. Их побеждали в битвах пришедшие сюда американцы, которых вели в бои Джордж Вашингтон и Томас Джефферсон, пытавшиеся истребить всех англичан: мужчин, женщин и детей. Тем не менее каким-то англичанам удалось сохраниться, и они несли в себе опасность для нового народа. И когда позднее американцы страдали от тирании или угнетения, от экономической или религиозной эксплуатации, они всегда считали, что это были последствия неполного искоренения злодеев при захвате земли в древности. Чтобы страна хранила верность тем принципам, на которых основана ее жизнь, американцы должны постоянно бороться с пережитками английского прошлого. Создатели этого мифа понимали его слабые места: они знали, что взбунтовавшиеся в 1776 году американцы опирались на общее английское наследие с его политическим и расовым, культурным и лингвистическим аспектами. Но эти недостатки мало их волновали, поскольку данный миф обладал силой и стал фундаментальной частью программы реформистов, стремившихся к радикальным преобразованиям.

Нечто подобное происходило при создании этой библейской истории. Девтерономисты стремились к религиозной реформе — утверждали веру в единого Бога, обладавшего абсолютной властью, — а для этого им приходилось настаивать на полном отделении от других народов. Они думали, что только верность строгому монотеизму позволит Израилю выполнить свое историческое предназначение — создать справедливое общество[363].

Для всего мира

Дав всему надлежащее историческое обоснование, пророки и библейские историки могли полнее объяснить, что будет значить полный разрыв с политеизмом. С одной стороны, это должно было породить общество, решительным образом отличающееся от обществ соседних народов с их жесткой иерархией и богами-царями, которые могут вещать от имени Осириса или Ашшура. Второзаконие изображает общество без царей, а идущие за ним книги содержат двойственное отношение к монархии. На какое место «один народ, хранящий верность Богу» должен поставить этот иноземный институт? (А этот вопрос продолжал оказывать влияние на умы. Некоторые исследователи, такие как Эрик Нельсон, считают, что именно Второзаконие породило критический манифест европейского Просвещения, который стоит за права всех людей, а не только монарха или традиционных элит.)[364] Израиль размышлял о том, какую роль он призван играть в мире соревнующихся между собой империй; в ответ пророки говорили о том, что на практике означает провозглашать веру в единого Бога, правящего всем миром, Израилем и другими народами. Так Девтерономист помогал маленькому народу понять, что его судьба связана со всем миром.

Эти новые представления стали играть особенно важную роль в VI веке до н. э. Вера Израиля, его понимание своей роли и миссии подверглись суровому испытанию, когда народ на протяжении долгих шести десятков лет жил в изгнании в Вавилоне. Именно в VI веке такие пророки, как Иеремия и Иезекииль, снова заговорили о смысле Земли обетованной и о том, как израильтяне могут вступить во владение своим наследием. В 538 году новый царь персов Кир позволил евреям вернуться на их землю. Неизвестный пророк, которого принято называть Вторым Исайей, чьи речи составляют вторую половину библейской книги, радостно приветствовал это событие и говорил о роли Бога в истории новыми удивительными словами. Пророк считал, что Израиль имеет особую миссию, но Бог, верховный правитель всего, исполняет свои замыслы с помощью тех людей, которых пожелает избрать, независимо от того, понимают они это или нет. Он прославляет царя Кира — явно не иудея, — и эти слова пророка повлияли на позднейшие представления об ожидаемом мессии. Христиане первых веков и Средневековья так ценили Книгу пророка Исайи и так часто на нее ссылались, что она стала для них практически пятым Евангелием[365].