Войны за Иисуса. Как церковь решала, во что верить

Диоскор хотел создать такой мир, в котором Александрия решает, как должны мыслить все христиане, а Рим, опираясь на авторитет Петра, санкционирует решения, принятые египтянами

Чем объяснить такое поведение? Почти с полной уверенностью можно сказать, что Диоскор слишком сильно полагался на поддержку императора, который обладал властью внушить страх любым его оппонентам. Или это объясняется тем, что он был александрийцем, принадлежал к церкви, которая на протяжении последних ста с лишним лет сокрушала всех противников с помощью запугивания, игры на благочестии и призывов к мученичеству. На международной арене Александрийский патриархат также успешно добивался практически всего, чего желал, побеждая врагов и оказывая влияние на всю империю. Как отмечал Несторий, «Диоскор получил от Кирилла первенство, а также традицию ненависти к епископу Константинополя»[276]. Диоскор видел, чего удалось достичь Кириллу, и мог думать, что надо приложить еще немного усилий – и вся империя станет перед ним столь же уступчивой и послушной, как удаленные от центра регионы Египта. Но он не принял во внимание ту сложную политику придворных игр и создания коалиций, которой пользовался Кирилл, а до него применяли Феофил и Афанасий.

Однако есть и еще одно последнее объяснение, которое не стоит сбрасывать со счетов: возможно, Диоскор страдал личностным расстройством, из-за чего испытывал приступы паранойи и неконтролируемого гнева. Историки не любят ставить психиатрические диагнозы давно умершим людям, и это справедливо, хотя бы потому, что подобные исследования не дают ценных результатов, но мы не вправе забывать о таком варианте. Современные психологи занимаются таким феноменом, как «травля», – именно травля была постоянным орудием Диоскора.

Лев Римский

Опыт Первого Эфесского собора вряд ли научил Диоскора уважительно относиться к римским первосвященникам, однако новый папа Лев разительно отличался от своих предшественников. Подобно большинству из них, Лев желал, чтобы Константинополь знал свое место, но в то же время он настаивал на законном ведении дел в соответствии с традициями, без быстрых расправ 431 года. Лев, «последний римлянин», придавал большое значение процедурам и надлежащей коммуникации, и ему не нравилось, что Евтихий действует за спиной своего законно поставленного начальника Флавиана. В то же время он понимал высокое достоинство своего престола, которому угрожала изоляция от церквей Востока, живших единой жизнью благодаря налаженным каналам общения.

Проблемы коммуникации заключались в том, что о произошедшем в Константинополе он прежде всего узнал от императора и Евтихия, а не от Флавиана, который обязан был его об этом известить. Потому в первом ответном послании Льва звучит симпатия к Евтихию и досада на Флавиана. Когда же он получил полную запись отчетов о Константинопольском поместном соборе, он начал относиться к Евтихию отрицательно. В июне 449 года он отразил свои суждения в важном послании, которое принято называть Томосом Льва. Там папа не просто выражает свое недовольство Евтихием (он «очень неосмотрителен и крайне невежествен»), но и категорически отвергает его идеи. Его ответы собору представляют собой «высшую степень глупости и богохульства»[277].

Томос стал классической формулировкой ортодоксального понимания Христа, а в то же время он сыграл критически важную роль в истории папства. Хотя долгое время было принято считать автором Томоса папу Льва, справедливость требует признать, что в основном это работа его секретаря, который многое – некоторые даже называют это плагиатом – позаимствовал из трудов других богословов, включая Августина[278]. Но вопрос авторства для нас менее важен, чем тот факт, что папа Лев был готов его подписать и сделать этот документ опорой своей безопасности и будущего своего престола. Ставки в этой игре были безмерно велики.

Папа Лев ожидал, что предстоящий собор сыграет важнейшую роль – вынесет смертный приговор вредной идее, которая ставит под вопрос реальность Христа и христианской доктрины. По его словам, Евтихий выказал полное незнание христианского учения, представленного в Библии и в символах веры. Он должен был прислушаться ко «всему собранию верных, исповедующих веру в Бога Отца всемогущего и в Иисуса Христа, его единственного Сына, Господа нашего, родившегося от Святого Духа и Девы Марии. Эти три положения разоряют хитрости почти всех еретиков». Папа подробно демонстрирует, как эти три положения можно использовать для доказательства теории двух природ[279].