Воитель

Ты заметил — я меняюсь, когда беру трубку? Вроде тот же — и не тот уже. Лебезю, подсюсюкиваю. Зачем? Какую выгоду лично для себя хочу иметь? Никакой! Так чего же сгибаюсь вместе с трубкой? Привычка. Всеобщая. Может, всемирная? Я, конечно, думал об этом и знаешь, как решил? Всегда, во все времена были просители — несчастные, бедные, больные, хитрые, подлые, жадные, льстивые… Одни просили, чтобы не умереть с голоду, другие — получить чин, разбогатеть. Они-то, эти просители, — а им несть числа! — и приучили всех кланяться вельможам, баям, президентам, начальникам… С генами нам передается чинопреклонение. Вот и не для себя просишь, а подловатенькая угодливость голос твой умягчает, и в телефонную трубку улыбаешься, будто улыбка твоя на другом конце провода видна. Выходит: все равно — просишь.

Скажи, Аверьян, с тобой такого не случалось, хоть ни перед кем и никогда ты не принижался? Внешне не принижался. А внутренне? Просто воли в тебе было достаточно, мы и видели чаще всего ее, она в тебе как бы не замирала ни на минуту. Я тоже могу быть волевым, и бывал, ты это уже знаешь. Но меня надо разозлить, обидеть, возмутить несправедливостью — тогда уж покажу характер. Как говорится, «пока не требует поэта…» или проще: пока жареный петух в одно место не клюнет, — я тише, молчаливее других и лучше угожу ради общего дела, чем стану требовать по закону и праву. Понимаю: покуда будет так — нечего нам надеяться на всеобщую перестройку жизни. Что же делать? Конечно же выдавливать из себя раба.

Согласен ли ты с моей философией «лично для себя»? Таежной к тому же? Ну, тогда не кори меня слишком уж сурово за мои человеческие (может, общечеловеческие?) слабости. И я поведу тебя дальше по своей здешней жизни.

Окинь прощальным взглядом кабинет Мосина — помещение времени кабинетомании. Ничего, что в такой дали и посреди тайги, — оно не уступит по емкости, оснастке ни столичным, ни заграничным: селектор, телевизор, кнопочный телефон, прочие приспособления для вызова и руководства на расстоянии. Мосин мечтал о видеоаппаратуре и уже «прорабатывал» возможности ее приобретения, чтоб, как говорится, наблюдать подчиненных «в упор», не выходя из кабинета; и о таком телеэкране импортном, который показывал бы ему цеха тарного завода и всю жизнь Села: нажал кнопку — и вот они, мастера, сколачивают ящики, выстругивают бочки; нажал другую — наблюдай за подозрительной деятельностью предсельсовета Яропольцева… А я мечтаю открыть в кабинете Мосина музей. Да, не удивляйся. И назвать его «Логово бюрократа». Первый в мире такой музей. Далеко от культурных центров? Как раз это и будет впечатлять: по соседству с медвежьими берлогами такой очаг кабинетомании! Прилетят, приедут любопытные, туристы теперь в любую глухомань проникают. А для начинающих руководителей можно будет спецэкскурсии организовать. С наглядным обзором из окна — горами затоваренной бочко-ящикотары.

Все, выходим, запираем мосинский дух в обжитых и обожаемых им стенах. Бережно сохраним. Благодарные потомки скажут нам за это спасибо.

7

Ну вот мы опять на воздухе, на просторе нашем сельском, и пока идем в гости к бондарю Богатикову, я расскажу тебе, Аверьян, о директоре нашего рыбозавода Антипе Тимофеевиче Сталашко — личности примечательной, ты это поймешь, если мне удастся хорошо рассказать.