Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора

Макс был страшным ненавистником кошек и выработал особый прием их уничтожения. Он свободно догонял кошку, если по соседству не было дерева, и так быстро перегрызал ей горло, что борьба оканчивалась в секунды. Один раз кошка бросилась в воду, Макс кинулся за ней вплавь, разгрыз ее в воде и, вытащив, положил на берегу бездыханное тело. Несмотря на его жестокость по отношению к кошкам, от которой мы при всей строгости не смогли его отучить, он все-таки в исключительных случаях имел столько силы воли, что мог побороть свои кровожадные инстинкты. У наших хороших знакомых и друзей Фортье, которые много лет всегда нанимали дачу по соседству с нами, была любимая кошка, которая очень дружила с подаренными нами же таксами. Кошку эту, держа на руках, показывали Максу и строгим голосом внушали ему, что эту кошку трогать нельзя. Потом постепенно приучили Макса лежать с кошкой на одном диване, он дрожал, косился, рычал, но кошку не трогал, и в конце концов дрессировка была доведена до такой степени, что кошка эта свободно спала на спине Макса и он смотрел на нее как на члена своей, таксиной, семьи. Удивительно, что когда появлялась чужая собака, то кошка выступала впереди наших собак и всегда была готова на защиту своих черных друзей.

У Норы была другая специальность, она была страстным охотником на хорьков и барсуков, и это доставляло нам массу беспокойства во время прогулок. Она залезала в норы под корнями деревьев так глубоко, что мы слышали только глухое рычанье под землей и ничем не могли прийти ей на помощь. Она вылезала из-под земли с искусанной головой и мордой, а длинные уши ее висели бахромой, и трудно было удержать ее от дальнейших подземных сражений, хотя бы на время заживления полученных ран. Один раз, после особенно длительной борьбы, Нора с трудом вытащила из узкого прохода под корнями большого хорька, мех которого мы дали обделать в виде коврика на красном сукне, и трофей этот висел у нас много лет на видном месте.

В первое лето, которое мы проводили на даче за Подольском, у нас появилась еще одна собака, которую я купил в Москве щенком. Это была шотландская овчарка колли с длинной шелковистой шерстью рыжего цвета с белыми пятнами, мы дали ей кличку Тоби. Тоби был очень красив, большого роста, быстро и ловко бегал и служил надежной охраной для наших маленьких черных таксов. Когда во время прогулок появлялись деревенские псы, то Тоби становился в позу, поднимал голову и оскаливал свои большие белые зубы. Этого было достаточно, чтобы нападающие псы останавливались, поджимали хвосты и с ворчанием отходили прочь. Я уверен, что совершенно волчья голова Тоби производила впечатление на других собак. Когда над оскаленными зубами поднималась складками его верхняя губа, и он стоял смирно как зачарованный в ожидании нападения врага, я не помню, чтобы враг не ретировался уже за несколько шагов от уверенной и мощной фигуры Тоби. Можно было часами смотреть на этого красавца, когда он резвился и бегал за брошенной палкой, но той привязанности, той способности понимать людей, какие были в таксах, у него не было. Недаром немцы особенно ценят этих умных коротконогих собак и посвящают им целые сборники рассказов и анекдотов, в которых отмечают их ум, привязанность, догадливость и находчивость в различных условиях общения с человеком.

* * *

Как-то вечером у сестры моей жены собрались знакомые и, между прочим, приехали в первый раз двое новых знакомых юриста. Когда их представляли друг другу, то один назвал свою фамилию Цубербюддер. «Обермюллер», – отвечал другой. Тогда у первого исчезла с лица улыбка и брови сдвинулись, очевидно, он принял это за насмешку и обиделся, но тут вмешалась хозяйка и, улыбаясь, что-то сказала о совпадении необычных фамилий, и недоразумение рассеялось.

По этому поводу я вспоминаю другие странные совпадения фамилий, как, например, в контору постройки Музея изящных искусств пришел инженер, которого звали Лев Оттокарлович Келлер, и встретился он с инженером завода Бромлей, которого звали Отто Карлович Келлерман. В другой раз при постройке здания Северного страхового общества появился мой помощник, архитектор К. Олтаржевский в новом шикарном костюме, и я спросил его, кто ему шьет такое шикарное платье. «Портной Смитт», – ответил он. «А мне шьет просто Митт», – сказал другой мой помощник. «А вы у кого шьете платье?» – спросил меня чертежник К. Зайцев. «Портной Дюшар», – отвечаю я. «А мне – просто Шар», – говорит Зайцев. Все эти четыре портных были более или менее известны в Москве и поэтому такое совпадение, конечно, представляло известный интерес.

* * *

По Театральному проезду на том месте, где теперь стоит большой дом Центральных бань, находился трехэтажный серый старый дом, во втором и третьем этажах которого долго помещался всем известный музей Гаснера. Дом этот со всем содержимым сгорел дотла, после чего был выстроен новый и с новым назначением. Я помню, что я несколько раз был в музее Гаснера и видел вещи, которые в то время казались мне очень интересными.