Вокруг Чехова

не давая раздеваться гостям, заключали их в объятия. Тогда уже дым поднимался

коромыслом, ложились спать далеко за полночь, и в такие дни Антон Павлович писал

только урывками, только потому, что это было его потребностью. И всякий раз, урвав

минутку, он писал строчек пять-шесть и снова поднимался и шел к гостям.

– Написал на шестьдесят копеек, – говорил он улыбаясь.

Случалось, что в это же самое время, по другую сторону его письменного стола,

усаживался писать срочную работу и Потапенко. Пока Чехов сидел за пятью-шестью

строками, Потапенко отмахивал уже целые поллиста, а то и больше. {254}

И я однажды слышал такой их разговор:

Чехов. Скажи, пожалуйста, Игнатий Николаевич, как это ты ухитряешься так скоро

писать? Вот я написал всего только десять строк, а ты накатал уже целые поллиста.

Потапенко (не отрывая глаз от бумаги). Есть бабы, которые не могут разрешиться от

бремени в течение целых двух суток, а есть и такие, которые рожают в один час.

Вообще Потапенко писал много и быстро. Его произведения появлялись почти во

всех тогдашних толстых и тонких журналах, но у него было столько обязательств, столько

ему приходилось посылать алиментов туда и сюда, что никаких заработков ему не хватало.

Он вечно нуждался и всегда был принужден брать авансы под произведения,

находившиеся еще на корню и даже еще копошившиеся, а может быть, даже и не

копошившиеся у него в голове. По части умения «вымаклачить» от какой-нибудь редакции

аванс он был вне всякой конкуренции. Никто, кроме него, не мог сделать это так

артистически. При этом он умел получить непременно крупную сумму, тогда как от всех

прочих сотрудников редакторы отделывались только крохами.

– Единственное место, где нельзя получить аванса, – шутил Потапенко, приезжая к

нам, – это Мелихово. Здесь и я не сумел бы вымаклачить ничего.

Потапенко оказал большую услугу Антону Павловичу. Как известно, произведения

А. П. Чехова («В сумерках», «Хмурые люди» и так далее) издавала фирма А. С. Суворина.

Когда Чехову понадобились деньги и он хотел рассчитаться с ней, то бухгалтерия этой

фирмы ответила, что ему не только ничего не причитается за изданные фирмой книги, но,

наоборот, Антон Павлович еще состоит ее должником за типографские работы. Это очень

встревожило Чехова. Гостивший тогда в Мелихове {255} Игнатий Николаевич вызвался

разобрать это дело по приезде своем в Петербург, на месте. И

Исаак Ильич Левитан.

Фотография второй половины 1890-х годов.

Публикуется впервые.

Архив В. Н. Маштафарова. {256}

действительно, оказалось, что не Антон Павлович был должен фирме, а с самой фирмы

причиталось ему получить чистыми, кажется, свыше двух тысяч рублей.

В Мелихове у Антона Павловича, вероятно, от переутомления расходились нервы –

он почти совсем не спал. Стоило только ему начать забываться сном, как его «дергало». Он

вдруг в ужасе пробуждался, какая-то странная сила подбрасывала его на постели, внутри у

него что-то обрывалось «с корнем», он вскакивал и уже долго не мог уснуть. Но, как бы ни

было, приезд Лики и Потапенко сильно развлекал его. С Потапенко у него было очень

много общих литературных интересов, не говоря уже о том, что, кажется, и сам Потапенко

в ту пору переживал самые красивые свои дни. Потапенко пел, играл на скрипке, острил, и

с ним действительно было весело.

Обыкновенно случалось так, что когда он и Лика приезжали в Мелихово, то Лика

садилась за рояль и начинала петь входившую тогда в моду «Валахскую легенду» Брага.

О, что за звуки слышу я,

Сердце они пленяют

И на крыльях зефира к нам сюда

Как бы с небес долетают.

В этой легенде больная девушка слышит в бреду доносящуюся до нее с неба песнь

ангелов, просит мать выйти на балкон и узнать, откуда несутся эти звуки, но мать не

слышит их, не понимает ее, и девушка в разочаровании засыпает снова.

Обыкновенно вторую партию в этой легенде играл Потапенко на скрипке.

Выходило очень хорошо. В доме поют красивый романс, а в открытые окна

слышатся крики птиц и доно-{257}сится действительно одурманивающий аромат цветов,

щедро насаженных в саду нашей сестрой Марией Павловной.

Антон Павлович находил в этом романсе что-то мистическое, полное красивого

романтизма. Я упоминаю об этом потому, что романс имел большое отношение к

происхождению его рассказа «Черный монах».

Как-то раз, когда в летний, тихий, безоблачный вечер солнце красным громадным

кругом приближалось к горизонту, мы сидели у ворот, выходивших в поле, и кто-то из нас

поднял вопрос: почему, когда солнце садится, оно бывает краснее и гораздо больших

размеров, чем днем? После долгих дебатов решили, что в такие моменты солнце уже

всегда находится под горизонтом, но так как воздух представляет собой для него то же, что

и стеклянная призма для свечи, то, преломляясь сквозь призму воздуха, солнце становится