Вокруг Чехова

Чеховых, в крови которых все-таки текла крестьянская земледельческая кровь.

Самое веселое время в Мелихове – это были ужины. За ними, устав за день, вся

семья отдыхала и велись такие разговоры, на какие был способен один только Антон

Павлович, да еще в присутствии «прекрасной Лики», {246} когда она приезжала. Затем в

десять часов вечера расходились спать. Тушились огни, и все в доме затихало, и только

слышно было негромкое пение и монотонное чтение Павла Егоровича, любившего

помолиться.

Это идиллическое распределение времени приведено только к примеру. Оно не

всегда протекало так идиллически. Прежде всего – уставали ужасно: по новости, все

схватывались за сельское хозяйство с таким пылом, что к вечеру едва доволакивали ноги

до постелей. Я, например, выходил в поле каждый день в три часа утра, еще до восхода,

солнца, и сам пахал. Один раз так устали, что проспали колоссальный пожар рядом, бок о

бок с усадьбой, и никто во всем доме так и не услышал, как его тушили, как звонили в

колокол. Проснулись, – глядь, а сбоку вместо соседской усадьбы один только пепел.

– Братцы, куда девалась кувшинниковская усадьба?

Мы только переглянулись друг с другом.

Затем, с первых же дней, как мы поселились в Мелихове, все кругом узнали, что

Антон Павлович – врач. Приходили, привозили больных в телегах и далеко увозили

самого писателя к больным. С самого раннего утра перед его домом уже стояли бабы и

дети и ждали от него врачебной помощи. Он выходил, выстукивал, выслушивал и никого

не отпускал без лекарства; его постоянной помощницей, «ассистентом» была сестра

Мария Павловна. Расход на лекарства был порядочный, так что пришлось держать на свои

средства целую аптеку. Я развешивал порошки, делал эмульсии и варил мази, и не раз,

принимая меня за «фершала», больные совали мне в руку пятачки, а один дьячок дал даже

двугривенный, и все искренне удивлялись, что я не брал. Будили Антона Павловича и по

ночам. Я помню, как однажды среди ночи проезжавшие мимо Мелихова путники привезли

к нам человека с проколотым вилами животом, которого {247} они подобрали по дороге.

Мужик был внесен в кабинет, в котором на этот раз я спал, положен среди пола на ковре, и

Антон Павлович долго возился с ним, исследуя его раны и накладывая повязки.

Первая весна в Мелихове была холодная, голодная и затяжная. Пасха прошла в снегу.

Затем началась распутица. Дороги представляли собой нечто ужасное. При имении

находились только три заморенные клячи, при этом одна из них была с брачком: не шла

вовсе со двора. Другую, когда она была в поле, подменили дохлой, точно такой же масти:

вместо кобылы подложили мерина. Таким образом, пока мне не удалось дождаться первой

ярмарки и купить там сразу семерых лошадей, пришлось долгое время ездить на одной

только безответной кляче, носившей имя «Анна Петровна». Сена на десятки верст вокруг

не было ни клочка, пришлось кормить скотину рубленой соломой, но «Анна Петровна»

ухитрялась бегать на станцию и обратно, возить Антона Павловича на практику, таскать

бревна и пахать.

Надвигался голод.

Но никто из нас не унывал. Не прошло и трех месяцев, как все в усадьбе

переменилось: дом стал полной чашей; застучали топоры плотников; появилась скотина;

все весенние полевые работы были выполнены без опоздания и по всем правилам науки,

вычитанным из книжек. На огороде у Марии Павловны творились чудеса: зрели на

воздухе баклажаны и артишоки. Антон Павлович повеселел. Он уже мечтал о том, что

имение даст ему тысячу рублей прибыли, но засушливая весна и лето свели урожай на нет;

но и это никого из нас глубоко не затронуло. На огороде по-прежнему было прекрасно, а

тут вывелись гусенята, появилась новая телка альгаусской породы. Лейкин прислал из

Петербурга двух изумительных щенков, названных «Бромом» и «Хиной». Собранную

рожь, давшую едва сам-три, отмолотили на сво-{248}ей молотилке, отвеяли и тотчас же

послали на мельницу в Да-

В Мелихове. В тачке – А. П. Чехов и М. П. Чехов. Везет тачку В. А. Гиляровский.

Стоят: слева – А. А. Долженко, справа – И. П. Чехов.

Фотография И. И. Левитана, апрель 1892. {249}

выдовский монастырь. Привезенную муку, ввиду голодного времени, Антон Павлович

поручил мне продать мелиховским крестьянам по полтора пуда за пуд, но так, чтобы об

этом у нас в усадьбе не узнал никто, что я и исполнил в точности. Но об этом все-таки

узнали: вероятно, кто-нибудь из крестьян перевесил дома свою покупку, потому что я сам

слышал, как в разговоре между собой мужики называли меня «простоватым».

Бром и Хина были таксы, черненький и рыженькая, причем у Хины были такие

коротенькие, все в сборах ножки, что брюхо у нее чуть не волочилось по земле. Каждый

вечер Хина подходила к Антону Павловичу, клала ему на колени передние лапки и

жалостливо и преданно смотрела ему в глаза. Он изменял выражение лица и разбитым,