Вокруг Чехова

открывавшиеся благодаря таянию снега, нравились ему. То вдруг оказывалось, что ему

принадлежал целый стог соломы, который считали чужим, то в саду вдруг появилась

целая липовая аллея, которой недосмотрели раньше за глубоким снегом. Началась

трудовая созидательная жизнь. Все, что было дурного в усадьбе, что не нравилось, тотчас

же уничтожалось или изменялось. В самой большой комнате со сплошными стеклами

устроили для Антона Павловича кабинет; затем шли: гостиная, комната для сестры,

спальня писателя, комната отца, столовая и комната матери. Была еще одна комната,

проходная, с портретом Пушкина, которая носила громкое название Пушкинской и

предназначалась для случайных гостей. Несмотря на все эти недостатки усадьбы, на

отвратительную дорогу от станции (13 верст), наезжало столько гостей, что их негде было

разместить, и приходилось иной раз устраивать постели в прихожей и даже в сенях.

Едва только сошел снег, как уже роли в хозяйстве {242} были распределены: сестра

принялась

Мелихово. Дом А. П. Чехова. Гостиная.

Линогравюра С. М. Чехова, 1961.

за огород и сад, я – за полевое хозяйство, сам Антон Павлович – за посадку деревьев и

уход за ними. Отец с утра и до вечера расчищал в саду дорожки и проводил новые; кроме

того, на нем лежала обязанность вести дневник: за все долгие годы «мелиховского

сидения» он вел его самым добросовестным образом изо дня в день, не пропуская записи

ни одного числа. После его смерти дневник этот был собран в одно целое и представлял

собою нечто милое, почти детски наивное, но имевшее большой семейный интерес. Он

находится108 сейчас в Московском музее {243} имени А. П. Чехова. Вот некоторые из его

записей, взятые мною по памяти на выдержку:

«2-го июня. Клара Ивановна109 приехала.

3-го июня. Клара Ивановна уехала.

4-го июня. Сколь тягостен труд земледельца.

5-го июня. Пиона расцвелась.

6-го июня. Елки перед окнами Антоши срублены».

И так далее.

Работниками были братья Фрол и Иван, они же шли и за кучеров. Почти ежедневно я

объезжал верхом на своем скакуне все имение и наблюдал, все ли в нем было в порядке.

Нового землевладельца увлекало все: и посадка луковиц, и прилет грачей и скворцов,

и посев клевера, и гусыня, высидевшая желтеньких пушистых гусенят. С самого раннего

утра, часто даже часов с четырех, Антон Павлович был уже на ногах. Напившись кофе, он

выходил в сад и подолгу осматривал каждое фруктовое дерево, каждый куст, подрезывал

его или же долго просиживал на корточках у ствола и что-то наблюдал. Земли оказалось

больше, чем нужно, и пришлось поневоле вести полевое хозяйство, но работали общими

силами, без всяких приказчиков и управляющих, и работы эти составляли для нас

удовольствие и потребность, хотя и не обходилось, конечно, без разочарований. Иногда до

нашего слуха долетали такие фразы мелиховских крестьян:

– Что и говорить, господа старательные!..

– А что, это настоящие господа или не настоящие?

Антон Павлович съездил в Москву и привез от Сытина целый ящик его народных

изданий. Книги были сданы в людскую. Каждый вечер грамотей Фрол собирал вокруг себя

всю дворню и читал вслух. «Капитанская дочка» Пушкина и «Аммалат-Бек» Марлинского

приводили горничных Машу и Анюту в восторг, а ста-{244}рая кухарка Марья

Дормидонтовна, доживавшая у нас век, залива-

Мария Павловна Чехова.

Рисунок С. М. Чехова, 1956.

Гос. музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове. {245}

лась в три ручья.

Вставая рано, с солнцем, наша семья и обедала рано: в двенадцать часов дня. Антон

Павлович купил колокол и водрузил его в усадьбе на высоком столбе. Раз в сутки, ровно в

двенадцать часов дня, Фрол или кто-нибудь вместо него должен был отбить двенадцать

ударов, и вся округа по радиусу верст в шесть-семь, услышав этот колокол, бросала работу

и садилась обедать. Уже в одиннадцать часов утра, успев наработаться и пописать вдоволь,

Антон Павлович приходил в столовую и молча, но многозначительно взглядывал на часы.

Мать тотчас же вскакивала из-за швейной машинки и начинала суетиться:

– Ах, батюшки, Антоша есть хочет!

Начиналось дерганье звонка в кухню, находившуюся в отдельном помещении.

Прибегала Анюта или Маша, и начинались приготовления к обеду. «Скорей, скорей!» Но

вот уже стол накрыт. Совсем идиллическая картина! От множества разных домашних

закусочек, приготовленных заботливой рукой Евгении Яковлевны, положительно нет на

столе места. Этот обильный стол воспет даже в одном из стихотворений Т. Л. Щепкиной-

Куперник. Нет места и за столом. Кроме пятерых постоянных членов семьи, обязательно

обедают и чужие. После обеда Чехов уходил в спальню, запирался там и обдумывал

сюжеты, если его не прерывал Морфей. А затем с трех часов дня и вплоть до семи вечера

трудились снова. Не нужно забывать, что это был тогда медовый месяц землевладения для