Вокруг себя был никто

Я никому не стала рассказывать, а набралась терпения и принялась ждать, но и на второй срок ничего не произошло. Сомнения рассеялись – я была беременна. Анализ крови, сделанный по указанию районного гинеколога, Марьи Петровны, знавшей меня с самых первых шагов по багряной лестнице женских беспокойств, однозначно подтвердил мое предположение.

–Почему не бережешься, дурында? – обругала меня Марь Петровна, расшифровав анализ. – Про аборт и не думай, можешь бездетной остаться. Замуж теперь иди, если знаешь от кого ребеночек.

– Знаю, – кивнула я головой. – Только замуж он меня не возьмет.

– Женатый, поди? – посочувствовала Марь Петровна.

– Да нет, не женатый, хуже, чем женатый.

– Хуже не бывает, – ответила состоящая в третьем браке Марь Петровна, и прочитала мне небольшую лекцию о поведении будущей матери.

Просиживая целыми днями на моем любимом Ланжероне, я попробовала взглянуть на события последнего года, как на литературный текст, применив к нему знакомые инструменты анализа. Оказалось, что мои приключения, несмотря на замысловатость сюжета, обладали весьма примитивной фабулой: увлеклась, влюбилась, забеременела, а он не хочет жениться. Добрая треть художественной литературы построена на такой ситуации. Не я первая, не я последняя…

От литературы все это отличалось тем, что я была внутри текста: любила Абая, сердилась на него и носила под сердцем его ребенка. Скорее всего, он и признать младенца не захочет, скажет – Мирза виноват. А Мирза укажет на Толика, он Таня качал, теперь женись. Не-е-ет, лучше я сама как-нибудь разберусь, без подсказок Мастеров и подмастерий.

Родителям я ничего не сказала, и к концу августа вернулась в Вильнюс, жить дальше. После долгих размышлений я решила не решать, предоставив ситуации разворачиваться своим чередом. В конце концов, ребенок от любимого человека, Мастера, не самое плохое приобретение в жизни.

С «друзьями» я решила не общаться, толку от них было мало: слепые котята, мяукающие красивые фразы, не понимая их смысла. Разговаривала я только с Вилией, но ходить к ней в гости избегала, не желая расспросов, рассказов, обсуждений и догадок. Беременность должна была стать явной еще не скоро, я рассчитывала отработать две четверти, а на декретный отпуск уехать к родителям. Им еще предстояло обо всем сообщить, но, как и когда – я пока не представляла. Потом, все потом, – с этой мыслью вставала утром и ложилась вечером, ходила на работу, занималась проблемами быта, читала, прогуливалась по желтеющей с каждым днем горе Гедиминаса.

Закончился сентябрь, октябрь подходил к середине, зарядили осенние литовские дожди, жара Ферганской долины представлялась чем-то немыслимо далеким.

В один из дней, когда серые пальцы дождя с самого утра стучали в оконные стекла, Вилия отвел меня в уголок учительской и голосом, полным затаенного восторга и тайны, произнесла:

– Знаешь, кто вчера ко мне приехал?

– Санжар?

– Нет!

– Толик?

– Нет!

– Мирза?

– Нет! Но почти правильно.

– Абай?

– Он самый! Позвонил по телефону, спрашивает, можно придти? Конечно, говорю, всегда рады, а ты где? А я, говорит, из будки звоню, рядом с вашим домом. Я чуть со стула не упала. Открываю двери – Абай! С каким-то мешочком, мокрый, стоит, улыбается. Проговорили чуть не до утра, он про тебя спрашивал, как живешь, чем занята. После уроков, пошли сразу ко мне, договорились?

Разве я могла сказать нет? Глупый персонаж, ведомый на ниточках всезнающим автором. Глупый, глупый персонаж!

Абай, одетый в джинсы и свитер Андрэ, совсем не походил на таинственного Мастера из каракалпакских степей. Меня он встретил очень тепло, даже поцеловал в щеку. Мы сидели на диване, пили кофе с бисквитами, посыпанными перцем, говорили о картинах Андрэ, о методе деконструкции Деррида, Шонберге, Хиндемите, Упанишадах, словом, вели обыкновенный интеллигентный треп. Абай чувствовал себя в нем, как рыба в воде, живо откликался на замечания, шутил, держался на равных, вовсе не подчеркивая дистанцию. Посреди разговора, когда Андрэ рылся в стеллаже, разыскивая альбом Красаускаса, а Вилия ушла на кухню заваривать очередную джезву, я тихонько сказала Абаю:

– Нам нужно поговорить. По серьезному делу. Только, пожалуйста, без раскруток.

Он промолчал, Андрэ принес альбом, Вилия вернулась с булькающей джезвой, и снова рассыпался бестолковый разговор ни о чем.

Через полчаса Абай откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Все сразу замолкли и в наступившей тишине, сквозь общеинтеллигентное выраженье его лица начали проступать черты Мастера.

– Душно, – сказал он, открыв глаза. Накурили. Хочу на воздух. Таня, составишь мне компанию?

Мы вышли вдвоем, сумерки валились на Вильнюс, словно снег.

– Покажи мне старый город, – попросил Абай.

Мы гуляли по Вильнюсу около двух часов: постояли у ратуши, покрутились по кривым улицам, послушали бой часов на башне перед усыпальницей литовских королей.