Вокруг себя был никто

Пока он с Юноной переодевались, я сидела на крылечке и размышляла над словами Мирзы. Что он имел в виду? Что я такая же актриса, как Гамнат? Значит, он раскусил мою игру и гонит меня. Но с другой стороны, Гамнат и Юнона – избранные ученики, преторианцы, находиться вместе с ними – скорее награда, чем наказание. И чему обрадовался Гамнат? Неужели ему так интересно мое общество? И от чего развеяться? От видения в мечети или от угрозы Хасана?

Ответ ни на один из вопросов так и не всплыл в моей голове. Гамнат и Юнона, одетые по-концертному, вышли из комнаты, за воротами нас ожидала «Волга» директора кинотеатра. До Оша доехали минут за двадцать, водитель не обременял себя соблюдением правил и несся на огромной скорости. У входа в кинотеатр машину поджидал лично директор и с почетом проводил дорогих гостей в свой кабинет, подготовиться к выступлению.

– Наш администратор, – представил меня Гамнат, и директор с уважением протянул липкую ладонь.

Свободных мест в зале не было, сидели на ступеньках, приставных стульях. Гамнат вел вечер легко, публика ловила каждое слово, охотно отзываясь на шутки. Демонстрировали отрывки из фильмов, в том числе уже виденных мною, и я, к собственному удивлению, нашла их вовсе не такими дурными, как помнилось. Видимо обаяние Гамната изменило мое отношение к ним. По залу прокатывались душные волны обожания, я чувствовала их кожей, словно надо мной проносили включенную рефлекторную лампу. Гамнат их тоже чувствовал; когда, по моим расчетам, лампа достигала подмостков, он неуловимо преображался. Легкие шаги, которыми он мерял сцену, рассказывая и показывая разные эпизоды из актерской жизни, превращались в прыжки, так, будто он хотел подпрыгнуть от распиравшей его энергии и, пробив крышу кинотеатра, унестись в ночное небо.

После выступления, пока Гамнат и Юнона переодевались в кабинете, директор протянул мне конверт.

– Как договаривались. Можете не пересчитывать, все точно.

– Добре, – ответила я, сходу перевоплощаясь в администратора.

Толпа у входа в кинотеатр не рассеивалась, мы вышли через заднюю дверь, и директор лично отвез нас к приятелю Гамната. В машине я молча передала Юноне конверт, она так же молча спрятала его в сумочку.

Приятель жил во дворе, образованном небольшими домиками. Перед каждым домиком был палисадник, мы сидели в одном из них на толстом ковре, пили чай, немного водки, закусывая ягодами с огромных виноградных гронок. Луна висела над нашими головами желтая, словно лампа.

Разговор шел о каких-то знакомых, неизвестных и плохо понятных мне делах, и скоро я перестала слушать, погрузившись в свои бесконечные подсчеты и размышления: кто-кому-когда-что сказал и как-он-почему-зачем ответил.

С моей точки зрения, большинство людей, и я в числе этого большинства, постоянно проигрывают в жизни, неправильно решая ежедневные ситуации. К сожалению, моих аналитических способностей хватало только на видение неправильности. С тех пор прошло много лет, но я ничему не научилась: набитых шишек, увы, недостаточно для преодоления пропасти между наблюдателем и советчиком. Хорошим советчиком, а не болтуном-всезнайкой.

Из глубины размышлений меня вывел разговор о домике Бабура. По словам друга Гамната, на вершине горы собираются построить телевизионную антенну, одна из опор должна вонзиться точно в развалины медресе. Поэтому остатки фундамента снесут, на их месте выроют глубокий котлован и зальют бетоном.

Меня сильно подмывало спросить, что это за просветление такое, после которого начинается война, гибнут десятки тысяч человек, сжигаются города, исчезают народы. Задать вопрос я не успела, Гамнат вдруг напрягся, его спокойное лицо окаменело,

– Если они только притронутся к медресе, – сказал он, играя желваками, – я своими руками уничтожу тех, кто тронет с места хоть один камень.

Сидящие на ковре мужчины подняли руки и повторили жест Абая: протянув в сторону горы раскрытые ладони, сложили их ковшиком, и, словно зачерпывая невидимую субстанцию, поднесли к лицу.

Затем разговор снова перешел на местные новости, и я уплыла к своим берегам. Спать легли поздно, в открытое окно светила луна, звезды прятались среди листьев шелковицы. Я начала потихоньку погружаться в дрему, как вдруг увидела человека. Он висел над шелковицей, ухватившись за нее, будто ныряльщик за камень на морском дне и внимательно смотрел на меня. Его ноги были подняты вверх, тоже, как у ныряльщика. Я приподнялась на локте, не зная, что делать, он отпустил руку и уплыл вверх. Сон, очередной сон без разгадки….

Проснулась я рано, до рассвета, умылась и вышла во двор. Гамнат разминался на небольшой площадке перед воротами: подпрыгивал, отжимался, приседал.

– А, Танюша! – приветственно помахал он рукой, не переставая приседать. – Как у тебя со спортивной формой, в порядке?

– Вроде ничего, – я пожала плечами. – А в чем вопрос?

– Пробежаться можешь? Если можешь, гарантирую потрясающее зрелище.

– Ради зрелища можно и пробежаться.

– Ну, пошли.