Вокруг себя был никто

– В одной из комнат медресе ставили палатку из белого шелка. Сеид, предварительно постившийся сутки, уединялся в ней на два дня. Без еды и питья, не выходя из палатки. Почти сразу он впадал в транс – в трансе его посещали небесные посланцы Магомета, обучая тайнам Корана и скрытым заповедям ислама. Особо успешных учеников, говорят, навещал пятый имам. Но это лишь слухи. Вообще, все, что касается учебы сеидов, основано исключительно на слухах. Сами они никогда не раскрывали подробностей, рассказы же тех, кто наблюдал за происходящим со стороны, далеки от истины.

Хаким – последний суфий в известном роду, его дети отошли от веры, превратились в простых дехкан. Я пытался расспрашивать его про палатку и визит имама, но он отмалчивался. Сказал лишь, что посещение напоминало сон, очень явный и отчетливый сон, абсолютно походивший на реальность.

Абай продолжал рассказывать, а я ощутила, как мои веки слипаются. Дым от сигарет Герды ел глаза, я отползла в сторону, опустила голову на траву и заснула.

Во сне, наверное, под впечатлением рассказа Абая, мне привиделся старец в белой чалме, белом халате и с кинжалом, в богато украшенных золотом ножнах на поясе. Он испытывающе глядел на меня, постукивая ногтями по ножнам. Пальцы у него были длинные, коричнево-темного цвета, ногти аккуратно заправлены, наподобие когтей. Их постукивание напоминало перекличку вагонных колес. Брови старца низко нависали над глазами, крючковатый нос походил на клюв, и вообще весь он смахивал на хищную птицу, готовую сорваться с места и растерзать добычу.

Взгляд у него был недобрый, улыбка острая, губы, как ниточки, и смотрел он прямо в середину моего сердца, словно втыкая ледяную иглу. Не отводя глаз, старец оторвал от ножен коричневый палец и погрозил мне. Жест был страшен, я подняла руки, чтобы прикрыть лицо и с ужасом обнаружила их отсутствие. Вместо рук по бокам туловища болтались обрубки, заканчивающиеся там, куда раньше доходили рукава летней блузки.

Я проснулась в поту, сердце колотилось от страха, ноги дрожали. Опустив руки в холодную воду реки, я попыталась смыть сновидение, но оно не уходило: лицо старца, его змеиная улыбка струились перед глазами.

– Нехорошо спать на солнце, – пожурил меня Абай. – Сны дурные могут присниться.

Еще под впечатлением от увиденного я рассказала Абаю про старца. Он долго выспрашивал подробности, уточнял детали, потом задумался.

– Знаешь, кого Таня сейчас видела во сне? – спросил он подошедшего Гамната. – Хасана, Старца Горы.

– Горы Сулеймана? – уточнила я.

– Если бы, – усмехнулся Абай. – Слышала про ассасинов?

– Читала.

– Хасан – основатель ордена. Мечеть, в которой мы молились, построена его последователями. Их потомки до сих пор живут в Ферганской долине. Давно разрушен Аламут, от ордена остались одни воспоминания, но ассасины все еще ждут человека, который придет и скажет тайное слово. Говорят, в каждом поколении он приходит – иногда из Афганистана, иногда из Ирака, и горе тому, кто не выполнит его приказания.

– А я читала, что это быльем поросло, – вмешалась Герда. – Старые-старые сказки.

– Мы рождены, – усмехнулся Абай, – чтоб сказки сделать былью. Так говоришь, пальцем он тебе грозил?

– Да, грозил.

– Дела.… Однако плов готов, пошли обедать.

Достархан расстелили прямо на траве, огромное блюдо с пловом поставили посредине, уселись вокруг него одним кругом. Мирза налил водку в пиалу, выпил сам, ухватив двумя пальцами горсть желтого, сочащегося жиром риса, отправил в рот. Его движения в точности повторили по очереди все, сидящие в круге. Гамнат и Юнона водку пить отказались.

– У нас выступление вечером, не сможем работать.

Круг замер, ожидая «раскрутки» непокорных, но Мирза молча ткнул пальцем в следующего.

Особенно вкусным оказался чеснок, сваренный целиком, вместе с кожурой. Мирза разрывал каждую головку на части и оделял друзей. Мне он бросил целую.

– Ешь, Таня. Кровь много ходи, здоровье лечить надо.

Плов доели, пустые бутылки Мирза приказал разбить о камни, шофер залил угли костра водой, и автобус покатил обратно, сквозь пламенеющую под лучами закатного солнца Ферганскую долину, мимо маленьких уютных домиков, в которых потомки ассасинов ожидали появления человека с тайными словами на устах.

Вернувшись, мы разбрелись по усадьбе: некоторые пары отправились к будке, другие уселись в беседке, Абай вместе с Гердой удалились на свою половину, а Мирза с оставшимися «друзьями» пошли в комнату. Я тоже, было, двинулась за Мирзой, но он остановил меня.

– Гамнат ходи. Гамнат большой артист, к нему ходи.

Гамнат, к моему удивлению, даже обрадовался.

– Вот и хорошо! Съездишь с нами на выступление, развеешься.