Вокруг света с «Зарей»

Ему около сорока. Сухощав, рост чуть выше среднего. Живое лицо с хитрецой. Дед и бабка Фурмана уехали из Киева еще до революции, спасаясь от еврейских погромов. Дома все говорили больше по-русски, чем по-английски, поэтому внук решил специализироваться по России, для чего окончил факультет Калифорнийского университета. Преподавателем был русский офицер-белогвардеец, который строил свои занятия довольно своеобразно. Он высказывал какой-нибудь антисоветский тезис, а ученики должны были его опровергать. Для этого приходилось копаться в книгах по литературе, искусству, политэкономии, строительству, технике.

Семен без запиночки прочитал нам наизусть «На смерть поэта» Лермонтова, «Железную дорогу» и отрывок из «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова. И что там ни говорите, а любопытно и смешно слушать стихи о приключениях маршаковского мистера Твистера из уст мистера Фурмана, который сам мечтает стать миллионером.

После своего первого визита мистер Фурман стал наведываться к нам каждый день. Он охотно рассказывал об Америке, любил поспорить, и говорить с ним было интересно. Благодаря ему нам удалось увидеть в Сан-Франциско многое такое, что наверняка прошло бы мимо нас за время короткого пребывания здесь.

Однажды Семен Фурман примчался на шхуну запыхавшись:

— Вы можете вообще ничего не смотреть в Сан-Франциско и не очень много потеряете. Но это увидеть должны обязательно. Если вы не видели американского футбола — вы не видели Америки. Едемте: через час начало первого в этом сезоне матча. Встречаются студенты Сан-Франциско и Лос-Анжелеса.

Мы проскочили в потоке автомашин через Оклендский мост в Беркли и поднялись на трибуны к самому началу матча. Восьмидесятитысячная чаша стадиона была заполнена почти до отказа, а на зеленом поле уже выстроились два оркестра, каждый в своей униформе. Человек, наверное, триста — четыреста. Весь стадион поднялся, когда на мачте взвился национальный флаг и оркестр заиграл гимн Соединенных Штатов. Затем были исполнены гимны университетов, после чего оркестранты прошли строевым маршем перед рядами восторженных болельщиков и заняли свое место на трибунах.

Судья вызвал на поле обе команды, и они несколько минут позировали в центре поля перед блицами фотокорреспондентов. Вид у них был задорный и архибоевой. В пластмассовых шлемах и массивных доспехах футболисты чем-то напоминали и космонавтов, и средневековых рыцарей. Эта тяжелая одежда была оправдана теми тумаками, которыми они награждали друг друга во время матча, подножками, подсечками и бросками в ноги противнику. О результатах этих дозволенных правилами приемов можно судить еще до начала матча: прямо на поле на инвалидских колясках вывозят популярных игроков, тяжело травмированных в предыдущие встречи. «Легкие» выходят на поле самостоятельно, на костылях или с забинтованными руками и головами. Как говорится, болеют и в прямом, и в переносном смысле.

Судья дал свисток. Началась игра. Я не буду рассказывать о правилах американского футбола, не буду говорить, как проходил матч. И не потому, что это заняло бы много места или было бы неинтересно. Совсем нет. Просто мы очень мало смотрели на игру, потому что трибуны представляли более захватывающее зрелище. Болельщики команд-соперниц заняли противоположные трибуны стадиона вдоль боковых линий поля. Перед началом игры на специальных тележках привезли тысячи стопок из кусков цветного картона и стали передавать по рядам так, чтобы номер стопки соответствовал месту на трибуне. Мы сначала ничего не поняли. Но вот началась игра. Впереди на барьерчике, отделявшем трибуны от поля, перед микрофоном расположился парень. Он подал какой-то сигнал — и команда болельщиков Лос-Анжелеса рявкнула в тысячи глоток какое-то слово. В это время их игроки ринулись к воротам хозяев поля, и трибуна в один голос завыла, все повышая тон:

— У-у-у-у-у-у-у!