Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

Абдель нас уже сторожит. Перед оградой отеля, рядом с погонщиками, ждут верблюды, возлежащие на собственных тенях. Абдель садится на осла. Мы взбираемся в седла, и верблюды поднимаются. Так же при замедленной съемке движется сложившаяся втрое стена, если прокрутить изображение назад. Караван отправляется в путь.

Верблюд — водное животное; пространство, которое он пересекает, — подводное. Силуэт у него допотопный. Когда-то, должно быть, шея этой рептилии торчала над водой, а лапы гребли во все стороны, как плавники. Море исчезло, тварь превратилась в скакуна. И помнит ритм волн, так что я представляю себе, будто на высоком корабле плыву навстречу Хеопсу.

СФИНКС

Путешественники никогда не рассказывают (то есть рассказывают, конечно, но увидеть это нужно самому) о том, как раскрывается красота и где именно она обитает.

Они выделяют ее из всего остального. Смотрят так, словно она вращается на постаменте, а вокруг — пустота.

Не случайно я не понял Абделя, когда он объявил, что перед нами Сфинкс. Где он его увидел? Я возвышаюсь над песками на своем верблюде. Луна плавно и нарочито вытягивает слева одну из сторон пирамиды Хеопса. А дальше, справа, у безупречно гладкой вершины второй пирамиды, искажает линии перспективы, и кажется, будто кончик покосился.

Развалины и песчаные дюны создают рябь у нас под ногами. Изгибы и бугры повторяются в силуэте верблюда.

Но где же Сфинкс? Я различаю яму, резервуар, песчаный бассейн, который огибают наши оседланные животные; на дне читаются очертания, напоминающие судно в сухом доке.

И вдруг мой взгляд словно разгадал скрытую в рисунке загадку: я все понял, просто не мог не понять. Фигура на носу корабля медленно поворачивается в профиль. Возникает голова Сфинкса, а за ней и все остальное: круп, закругленный хвост, задние лапы и передние, длинные, выпрямленные, — мраморная плита между ними украшает грудь, а фаланги на концах обрисованы, как грани и округлости песочного печенья, которое достали из формы.

Верблюды останавливаются и складываются тремя рывками, медленно. Я спрыгиваю, бегу. Упираюсь в отвесную стену — вокруг ямы, где лежит Сфинкс после того, как в 1926 году обнаружили его лапы. Он веками прятал их в песке, как версальские сфинксы — в муфте.

Сфинкс — не загадка. Бесполезно задавать ему вопросы. Он — ответ. «Я здесь, — говорит он, — я сторожил наполненные гробницы и сторожу пустые. Какая разница? Воля прекрасного, искра гения, очеловеченный феникс без конца возрождаются из пепла. Даже в разрушении они черпают новые силы. Мы лишь межевые столбы в мире, объединяющем разрозненные души и принуждающем их, вопреки скоростям и умиранию веры, совершать паломничества и останавливаться в пути».

УЛЫБКА СФИНКСА

Руины — это замедленное крушение. Благодаря протяженности драмы во времени мертвая красота может принять облик женщины, превратившейся в статую, застывшей скорости, гула, ставшего тишиной, даже если не успела к этому подготовиться. Протяженность уберегает ее только от гримас и поз пугающей насильственной смерти. Но вокруг нее обитает страх.

Сфинкс и пирамиды — мизансцена, способная устрашить простодушный народ.

Мизансцене, придуманной астрономами, нужны звезды и лунный свет. В ненастную погоду или при нехитром театральном освещении, когда зрелище повторяют днем, все теряется.

Этот жалкий пес, служивший незрячему и ослепший вслед за ним, — Сфинкс, сторож пирамид, тоже обзавелся сторожем, который освещает его с помощью магния за несколько пиастров.

Магний — изобретение, достойное жрецов Египта. У этих первоклассных химиков наверняка было вместо него какое-нибудь средство. На секунду магний переносит Сфинкса на край освещенной зоны, выделяет его из остального мира, придает сходство с обломком судна, выхваченного маяком, изобличает ироничную улыбку шпиона, которого застали с поличным, осветив лучом карманного фонаря.

Магниевая вспышка гаснет, и мы словно читаем его мысли:

«Ну да, я шпион, и что? Разве вам это что-нибудь дает? Какой державой я завербован? За кем шпионю? Что выведываю? Из нас двоих вам это открытие принесет больше хлопот. Поверьте. Спрячьте в карман свой фонарь, оставьте меня и ложитесь спать, как будто ничего не видели».

Но мы не уходим. Многие тысячи взглядов скользили по этому лицу, оставив свои следы. Взгляды-слизняки затянули его клейкой пленкой, и мы вынуждены добавить еще: от него невозможно отвернуться.