Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

На следующий день, 7 апреля, удивительный экипаж доставил нас в Музей. После смерти графини де ла Сала, в прошлом шумно знаменитой каирской кокотки, ее коляска «виктория» превратилась в фиакр, но лошади не изменили стиль: шелковые чулочки, подрисованные глаза, розовые ноздри, кокарды и все прочее.

Месье Лако покидает свой пост в Музее. Он спускается мне навстречу в рубашке, без пиджака. Возле его дома теннисный корт, где мой дядя Рэмон Леконт, в бытность свою в египетском посольстве, играл с представителями семейств Масперо и Базилей. Я растроган воспоминаниями, которые оживил месье Лако, наполнив призраками пыльный сад. У месье Лако роскошная седая борода. Он очень мил. Любит свои саркофаги. Недоверчив и советует мне не увлекаться книгами аббата Море46. Мне кажется, в силу прямоты характера он сгущает краски и принимает за романтическую фантазию высшую реальность, отраженную в роскоши и изысканности гробниц.

ТУТАНХАМОН • ЕГО «МИСТЕРИ-ТЕАТР» • НЕВЕСОМАЯ МУМИЯ ПОДНИМАЕТСЯ НА ПОВЕРХНОСТЬ ВЕКОВ • ПОДЗЕМЕЛЬЯДОЛИНЫ ЦАРЕЙ

Мы на бегу осматриваем театр смерти, его подвалы, ловушки, бутафорию, украшения, костюмы, статистов, ложи.

Первые саркофаги. Ящики укороченные. Хоронить было принято в позе зародыша (при Третьей династии). Затем началось святотатство. Муравейник выпотрошили, улей разорили, обитателей мира теней выгнали из их тайников, и они продолжают расточать свои чары при свете дня, направо и налево.

Описывать сокровища Тутанхамона бесполезно. Лично мне описания и иллюстрации нисколько не помогли, и я только повторил бы ошибки их авторов.

Юный семнадцатилетний фараон после смерти устроил свою жизнь в изысканной роскоши. Он продолжает существовать в песке, как бриг в северных льдах. Демонстрирует нам свою нетронутую мебель, колесницы, украшения, костюмы. Его имущество не успели заменить символами. И погребли в хаосе привычных вещей. Царь стал звездой «мистери-театра», куда ломился народ и где он представал во всем своем золоте. Золотая посуда, золото с червонными прожилками, золотая филигрань; предметы в витринах — свидетели этой театральной системы.

Кресла, троны, складные стулья, опахала из страусовых перьев, пленные враги в роли скамеек, бумеранги, фанфары, сандалии, перчатки, плетка от злых духов, пастуший посох, головной убор, где кобра указывает на север, а сокол на юг, реликварии, вложенные один в другой, — полые статуи, внутри которых и лежал этот юноша. Ложа с пастями химер и жесткими лазуритовыми подушками, на которые опиралась прекрасная вычурная голова, полная экипировка юного фараона, — суть театр, притворство, манок, инсценировка.

Тяжелые золотые лари, многочисленные раздвижные шторы, полые статуи, то и дело разверзающиеся ловушки, пьедесталы, бесконечные маски. Наконец мертвец встает и начинает говорить. «Здравствуйте, господа», — произносит он, как китайский император в «Соловье» Андерсена, и выступает вперед меж алебастровых ваз, по сравнению с которыми сложносплетения Мажореля и Лалика остаются далеко позади.

Удивить раба, поразить его, затмить, попрать, подавить, выцедить из него кровь и золото, как выжимают вино, танцуя на собранном винограде, — вот для чего служит реквизит театра Тутанхамона.

По странной случайности этого царька, укрытого и охраняемого каббалой, нашли. Единоличный хозяин Долины царей уцелел, но доказал, что слава преходяща. Он утверждает бренность всего земного, свидетельствует о катастрофе и безумной роскоши: Сенусерт, Рамсес, Клеопатра, Ур, Содом, Гоморра, Карфаген, Кер-Ис, Атлантида, уничтоженные мумии, возвышенные, угасшие, исчезнувшие цивилизации. Вечная борьба, чтобы существовать, и ее тщетность на земле, само существование которой не вечно, да и по-настоящему не имеет смысла.

Залы Тутанхамона поражают нас до глубины души — о других мы просто забываем. Вот идет деревянный человек; в недрах смерти гипсовая охристая чета, сидит, уставившись в одну точку; зеленый бронзовый царь обут в собственные бедра; корова, разрисованная трилистниками, кормит фараона в молитвенно чистом стойле; живые портреты, предметы культа, цели и силы — все говорит о том, что Египет не волновало искусство ради искусства.

Паспарту пакует наши сумки в отеле. Я бегу за ним. От месье Лако удалось добиться, чтобы музей оставили открытым. Не хочу уезжать из Египета, пока Паспарту не познакомился с этим невероятным хранилищем мебели. Он немного упирается, я его тащу. Мы завтракаем у Камачо — это имя он носит по праву: кровяная колбаса и мясо у него, как у Камачо на свадебном пиру. И мчимся в музей, к Тутанхамону. Вместе обегаем вокруг рефрижератора, набитого плоскими блюдами и алыми плодами, и это чудо уподобляет нас старику сыну, который видит своего молодого отца, сохранивше-гося в глыбе льда.