Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

Красные дорожки. Залпы военных кораблей. Светло-синий и сиреневый туман. Следующая очередь — наша. «Стратмор» замирает у причала, как в «Шатле».

Путаница с таможней, с билетами на поезд («поезд» Кима).

Туземец наслаждается, маринуя человека с белой кожей, обшаривает и перетряхивает наши чемоданы. Нам помогают случайные знакомые. Осталось четыре часа, чтобы осмотреть Бомбей и сесть на поезд Империал Мэйл, проходящий сквозь индийский пожар. На карте это — как расстояние от Гибралтара до Марселя. По плану нам предстояло отправиться 18-го. Если мы не уедем 17-го, то пропустим корабль, который должен доставить нас из Калькутты в Рангун. Это два дня и две ночи пути.

БОМБЕЙ • БАШНИ МОЛЧАНИЯ • СКОТ ЖЕНЩИН • ТРИ ВОСПОМИНАНИЯ: «РИККИ-ТИККИ-ТАВИ», «ЧУМА В ФИВАХ»; МАЛЬЧИК С ОБЕЗЬЯНАМИ

Малабар-Хилл.

Башни молчания. Замок Смерти. Здесь живет всемогущая повелительница, и служат ей жрецы, которым запрещено выходить за ворота, а еще крылатый эскорт хищных птиц. Стража, выставленная у ограды Лувра, не может помешать Смерти войти к королю. Короли же, напротив, не могут попасть к ней на Малабар-Хилл.

Чтобы войти, нужно принадлежать к ее касте — парсам. Для молодого короля Георга сделали макет, воспроизводящий Запретный двор. Этот амфитеатр Антинеи. Саркофаги стоят по кругу — стенка к стенке^[2].

Служащих в Индии офицеров, охочих до любви, царице было бы мало. Она требует мужчин, женщин, детей. Они летят сверху вниз, сквозь этажи. Кости падают, плоть воспаряет. Смрад очаровывает придворных, как версальский навоз на много километров услаждал носы свиты Людовика XIV.

Во время грозы весь Бомбей окурен этими тошнотворными миазмами, и подданные царицы ликуют.

Иногда какой-нибудь стервятник роняет на улицу палец, ухо, а то и хуже — остаток того, что еще полнее символизирует смерть, будучи инструментом, творящим жизнь.

Наша затея многого не дает нам увидеть. Значит, нужно смотреть на ходу, участвовать в представлении, не зная программы.

Иметь нюх на зрелища. Фиакр — лучшее средство. Пешком ходить утомительно, а автомобиль разгоняет толпу. Впервые во время прогулки — чувство, что мы очень далеко.

Это уже не «Вокруг света за восемьдесят дней», и не «Пять су Лавареда», и не «Вечный жид». Это «Чудодейственный порошок», «Лесная лань», антураж, в котором существуют и суетятся тысячи сказочных персонажей — хищники и лани, всего пять минут назад превратившиеся в людей.

Глаза с коричневыми сосудами, по-особому смыкающиеся с землей подошвы ног, кожа, у которой есть глаза и уши, мокрые физиономии в бетелевой крови, ночная шерсть выдают всякого зверя в момент превращения.

Нет ни собак, ни кошек и почти нет детей. Только зловещие жертвы взмаха волшебной палочки. И тот парнишка, совершенно голый, худой, прямой, как палка, суровый, с длинным локоном, вьющимся между лопатками, который исчез, едва мы застыли перед ним в изумлении — словно застали его при переходе из одного царства в другое.

Улицы похожи на лавки птичников на набережной Лувра.

Бесчисленные клетки, насесты и качели для птиц свалены в кучу. Птичий театр, птичья Опера, а еще трава, деревья, лианы, бегущие от одной клетки к другой, освежая улицу, которая течет, как сиропная река, а по ее берегам на подмостках, площадках, сваях возвышаются ложа, где распростерлись тучные торговцы в нижнем белье — болтают, курят, состязаются в лени и роскоши, а их обмахивают черные рабы с профилями молодых орлов.

Завалы из клеток, кружево домов, бледно-голубое, бледно-розовое, фисташковое, лачуги на сваях, хижины — такие строили в детстве на ветвях — чередуются с фасадами, перегруженными от обилия рельефных и красочных узоров.

Там прячутся боги со слоновьими хоботами, Шивы со скрещенными ногами, заклинающие тигров и играющие на флейте, бесчисленные богини в грозном вентиляторе рук. Эта наивная пестрота, эти детские сласти под стать толпе, которая рисует на лбу знаки бессчетного множества каст и ступеней очищения.

Красные точки, желтые прямоугольники, линии, пятна и не поддающееся расшифровке многообразие причесок и наклеек.

Из фиакра, в котором вообще-то нам не хватает только зеленого покрывала классического Филеаса, открываются задушевные картины труда, сумрак магазинов, уходящих в глубину за парадными авансценами, деталью которых мы становимся и где под сенью балдахинов и штор отдыхают халифы, сапожники и ювелиры «Тысячи и одной ночи».

Бедняк-индус побирается реже, чем бедняк в Египте. И не так унижается. Здесь все более лицемерно, более опасно. Ведь эти взгляды могут вас усыпить, завести, куда вздумается, нагнать на вас порчу. Они обладают гипнотическим свойством. На вас никто не смотрит; но вы на виду. Да и как бы вы укрылись от чар этих орлов, тигров, кобр, превратившихся в людей, от чувственных жгучих глаз и окрашенных бетелем ртов, которые усеивают землю звездами светлых, расцвеченных кровью плевков?