Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

Еще мне хотелось ему ответить: «Случись мне писать о Викторе Сассуне, наверняка рассказ был бы не столько забавным, сколько захватывающим, ведь этот заметный персонаж, словно одержимый жаждой мести, развернулся в Китае, как “роллс-ройс”; с помощью трости (он хромает после ранения на войне) отыскивает сокровища, а под стеклянным моноклем хранит свой глаз-калькулятор; так что он достоин куда больше, чем заурядных заметок в светской хронике».

После Чарли Чаплина, которого я не сравню ни с кем, фигура Виктора Сассуна выделяется в панораме нашего путешествия, как горельеф.

Представителей Старого и Нового Света обыгрывает в покер неуловимая шайка, пользуясь тем, что о ней ничего не известно. Если силу назвать (будь это хоть молния в небе), она иссякает. Теперь я убежден, что есть оккультные силы, Властители  мира. Но настоящая политика — как настоящая любовь. Она хранит свою тайну. Франкмасонство — ничто по сравнению с тайной организацией, которую я подозреваю. Ее следы я обнаружил повсюду.

ГОНОЛУЛУ, 29 МАЯ

Гонолулу — это Гонолулу. Невозможно полнее выразить наше представление об этом острове с радостным названием. Открывает бал статуя черного короля Камеамеа в золотом плюмаже. Бал дается в саду: в долине среди гор. Костюм — ожерелье и венок из крупных благоуханных цветов. У берега в накатывающихся волнах нежатся цветущие купальщики. «Жиголо морей» скользят по волнам, вставая на дыбы, или укрощают пенных скакунов, садясь на них верхом. Эти молодые тритоны с приплющенными лицами и темными гибкими телами, в розовых венках, которые они поправляют на голове, как сутенер фетровую шляпу (у некоторых шляпа, а сверху венок), утратили свою изначальную невинность. Они учат своим играм американцев, и уроки морской эквилибристики иногда заканчиваются плачевно. У расовых предрассудков особые границы. Гавайскую молодежь в этом смысле уже не проведешь. «Жиголо морей» прекрасно знают что к чему. В искусстве разбоя для них не осталось тайн. Они знают, за какое оружие браться, ведь смертельно опасным может стать даже укулеле.

На Гонолулу красоту живых существ, растений, деревьев, плодов, цветов, птиц отличает мягкость. Мягкая шляпа прикрывает мягкое лицо.

Мягкие плечи, мягкие бедра. Мягкость линий придает апатичность позам беспечных атлетов.

Мягкие газоны, мягкие очертания холмов, изгибы гамаков и мягкий бриз, устало разносящий запахи.

Встретить «Кулидж» пришли оркестр и черные хористы. Снова знакомый мне Гонолулу. Апофеоз «Фоли Бержер». Каждый заход в порт убеждает, что наши помпезные постановки не лгут. Остановка в Гонолулу короткая. Мы гуляем по огромному саду, где девушки и парни плетут гирлянды. Больше ничего особенного там нет. Лукавая у острова только улыбка. Он точно знает, когда ее изобразить. Неотразимы его сочетания луны и солнца.

Гонолулу. Голоса, поющие терциями, все выше, чередуются, ищут друг друга, находят и в самозабвении укутывают душу цветочными боа. Душеспасительный хорал. Я все думаю, где та грань, за которой этот почти отталкивающий остров достигает своего совершенства? Думаю об этом, разглядывая «Кулидж» сквозь бесформенные заросли дикого гибискуса, как на цветных открытках. Кто его полнее олицетворяет — гавайская девушка в соломенной юбке или сорвиголова в венке из дикого гибискуса, съехавшем набекрень? А может, манго с его мягкой плотью?

На перекрестке полицейский самозабвенно исполняет нетипичную для острова брутальную пантомиму. Кажется, будто он усмиряет или колотит призрак.

Я понял! Дух Гонолулу в иглобрюхой рыбе. Гонолулу — единственное имя, достойное этого принца луны и моря, где взлетают жиголо. Рыба проворная, огромная, ужасно нежная и приятная своей мягкостью. Светло-серая, светло-синяя, светло-розовая, светло-сиреневая, вся в светлых белесых пятнах-крапинках, как горло при ангине, — вот приближается ее бледная голова: большие черные блестящие глаза, чудные крахмальные негроидные губы. Как же легка в движении эта тяжелая масса, которую можно принять за кулек из шелковой бумаги, надутый воздухом и воспаривший над каким-нибудь японским домом. Она завораживает. Отходишь от садка; возвращаешься. И ждешь, что скажет искаженный лупами карп, этот призрак глубин, монгольфьер вод.