Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

Затем — пляжи. Бейкер-Бич. Чайна-Бич. Нептьюн-Бич, бесконечный пляж, где песок, где одна за другой накатываются и растекаются волны. И всюду жемчужная дымка (Сан-Франциско практически все время окутан туманом), придающая синеве и сирени моря, бежевому песку утонченность, сделавшую Дьепп городом импрессионистов.

Но море, повторю, — это местные джунгли. Сходство с Дьеппом только поверхностное. Собирайте раковины на заре, ешьте ледяные мидии, купайтесь. В размере мидий, в зрелой жемчужине, разворачивающей раковины, во всем, что есть чудовищного и пугающего, в кричащих красках и формах узнаются джунгли, наводя на мысль о тиграх и кобрах, то есть об акулах и спрутах, подстерегающих невнимательного купальщика.

В Сан-Франциско у китайской семьи во втором поколении светлеют волосы, а японская вырастает на десять сантиметров.

В Сан-Франциско, как в Сингапуре, нет-нет да и сказывается селекция.

МЫ ЕДЕМ В ГОЛЛИВУД

Чарли и Полетт собираются возвращаться в Лос- Анджелес с остановками, на машине. Мы окажемся там раньше и будем спешить, так что уедем, не повидавшись с ними. Иначе пришлось бы снова устраивать прощания.

Нам советуют встретиться с Кингом Видором, поскольку мне не хочется посещать Голливуд официально.

Каждый наш отъезд — суматоха. Нас ждал самолет. Я поднимаюсь со сверчком в руках. Воздушное крещение ждет Паспарту и, разумеется, Микробуса, который хоть и прыгает, но не летает.

Машина отрывается от земли и поднимается, словно по уступам. Потом зависает над землей, утратившей всякую связь с человеком и предстающей в чисто географическом, неочеловеченном виде рельефных карт. Время от времени она скрывается за облаками — рыхлыми полупрозрачными алебастровыми горами, стадами буйволов, которые наскакивают на корпус судна и растворяются подобно львам и замкам рыцарей Грааля.

Микробусу не сидится на месте. Машина раскачивается, и невидимый левый винт своими лопастями превращает в пыль снежные замки и крепости.

Мы вылетели в полдень. В два часа машина, не дрогнув, садится в Лос-Анджелесе.

Между Лос-Анджелесом и Голливудом Паспарту выпускает Микробуса и забрасывает его в калифорнийскую траву. Он бы не пережил, если бы наш спутник начал умирать у него на глазах на «Иль-де-Франс». Милый Микробус, знаменитый сверчок, попытай же счастья в Лос-Анджелесе. Паспарту швырнул тебя недалеко от декораций Дальнего Запада, которые строят рабочие. Кстати, какой-то сверчок получит роль в следующем фильме Чаплина. Может, и тебя подберет режиссер и тогда я снова увижу тебя и услышу с экрана? Я узнаю твои усики и среди тысячи голосов точно узнаю твой голос.

Принимая нас в Голливуде, Кинг Видор спрашивает о тебе .

Он снимает типично голливудский фильм. Ковбойское ранчо. Я вспоминаю «Аллилуйя!», сколько впечатлений было тем утром в Париже, в кинотеатре в квартале Мадлен! Поль Моран привез нам совсем свежий фильм. Помню выразительность первых ненавязчивых, но драматичных шумов. Два человека преследуют друг друга среди болот...

Кинг Видор заканчивает работу, и мы вместе выходим через номера и вестибюли подозрительного шанхайского отеля. Это другой фильм, с Гэри Купером. Китайская обстановка настолько правдива и пронзительна, что мы словно переносимся на двадцать дней назад, и наши сердца сжимаются.

Почему сжимаются наши сердца?

Потому что мы вот-вот вернемся в мертвые города, к фальшивой роскоши, к мнимому уюту и изяществу Запада, вкусив истинную роскошь, уют и изящество Востока. Бомбей, Рангун, Пенанг, Гонконг, улицы Индии и Китая, где как будто никто никогда не работает, где самые прекрасные и странные существа в мире — сикхи, например, — похожи на полубогов, которым некуда, совершенно некуда спешить, они прогуливаются, едят, спят, сидят, опустившись на свои восхитительные ноги, демонстрируют тяжелые золотые тела под искусно драпированными тканями и шелковыми лохмотьями; в тех краях широкополая шляпа и сандалии Меркурия наделяют крылатой походкой последнего кули, а магазины и дома прямо перед тротуарами распахивают двери в театры с поэтичными декорациями и освещением.

За мелкую монету Китай предложит вам охапку гардений в легкой плетеной корзине. Для того, кто беден душой, гардении уже не роскошь, потому что ничего не стоят. Для того, кто душой богат, цветок гардении не изменился. Охапка гардений — роскошь все равно. Оттуда нам далеко до дорогостоящих дешевок, позорящих Европу. В Китае достаточно быть богатым душой, чтобы стать богачом.

Голливуд с его небольшими загородными домами, выросшими над лужайками, и длинными авеню с пальмами немного нас утешает, мы учимся издалека познавать этот Париж, почти такой же вычурный и древний, как восточные города. Трудно описываемое очарование наполняет нас через Любича, человека, который лучше всех показал Париж и его золотой тлен. Марлен Дитрих, Гэри Купер существуют в атмосфере фривольных открыток и порнографических лент, хотя в сцене нет и тени порнографии или фривольности.