Волчанский крест

За окном сгущались синие сумерки, а в доме, пока Степан предавался воспоминаниям, сделалось уже совсем темно. Из этого, между прочим, следовало, что он скорее всего опять незаметно для себя отключился — на этот раз временно, всего на каких-нибудь полчаса. А может, и не отключался вовсе, а просто задумался, как это частенько случалось с ним в последнее время.

Сидеть одному за столом в пустом темном доме вдруг показалось как-то жутко. Степан зажег спичку, нашел на подоконнике керосиновую лампу и засветил фитилек. Электричества у него не было уже лет пять, потому что до этого он года три за него не платил. Его и предупреждали, и просили, и грозились, да только что толку-то? Он ведь не потому не платил, что не хотел или, скажем, денег на это не имел, а просто потому, что все время забывал про эту мелочь. А потом вернулся как-то домой из лесу, глядь, а провода-то обрезаны! Значит, электрик приходил да нарочно так ловко подгадал, что Степана в это время дома не было. Ну и леший с ним. Тыщу лет люди без электричества жили, так неужто Степан Прохоров отмеренный ему остаток без этой ерунды не протянет? Телевизор все равно мертвый, а без холодильника и обойтись можно. Чего в нем хранить-то, в холодильнике, какие такие разносолы?

Слабенький оранжевый огонек высветил середину комнаты с накрытым для ужина столом, а углы окончательно утонули в беспросветном, шевелящемся мраке. Веселее от такого освещения не стало — пожалуй, наоборот, сделалось еще тоскливей. Прохоров торопливо надорвал свежую пачку «Севера», прикурил от лампы и плеснул себе с полстакана настойки, но тревожные мысли все равно не уходили, и виноват в этом, разумеется, был директор школы со своими учеными московскими гостями. Степана очень беспокоили последствия, которые мог иметь этот ненужный разговор. Что-то он сегодня распустил язык, наговорил лишнего с три короба, а зачем, почему — непонятно. Ну, ясно, он пытался этих дураков городских в лес не пустить — чтобы, значит, и сами целы остались, и людей лесных чтоб попусту не тревожили. Одним словом, чтоб беду не накликать.

Но за язык-то его какой леший тянул? Сказал бы: так, мол, и так, ничего не видел, ничего не знаю, а если вам сказки надобны, к старикам нашим ступайте — они вам такого порасскажут, что в охапке не унесете. Они бы и отстали. А только не отстали бы они все равно, не зря ведь приехали не одни, а с Выжловым. Готовились, стало быть, точно знали, к кому идут.

И все-таки надо бы как-то поосторожнее. А то, понимаешь, распустил язык! Зверями обозвал, душегубами. Так-то оно, конечно, так, да только кому же приятно про себя такое слышать? Как бы в самом деле Пал Иваныч не осерчал.

Проснулся он оттого, что все тело у него затекло и терпеть это стало невозможно даже пьяному. Попробуйте-ка выспаться, лежа мордой на столе! Нет, несколько часов, конечно, протянуть можно, особенно если хорошенько перед этим выпить, но до утра в такой позе не проспишь, это факт.

Степан выпрямился, массируя одной рукой ноющую поясницу, а другой — одеревеневшую, неповоротливую, как еловое полено, шею. Огонек керосиновой лампы едва мерцал и был уже не оранжевый, а синеватый — верный признак того, что керосин в банке выгорел до капли и фитиль вот-вот потухнет. Эти мерцающие вспышки почти ничего не освещали; Степан подумал, что керосину надо бы долить, но тут же махнул рукой: на кой ляд это ему сдалось? До кровати он доберется и на ощупь, а экспериментировать с керосином впотьмах да еще по пьяному делу — занятие нездоровое. Еще, чего доброго, прольешь, а там и до пожара недалеко.

В голове стояла привычная муть, и Степан, по правде говоря, был немного удивлен тем, что после такой дозы своей фирменной настойки сумел проснуться посреди ночи. Подумаешь, поясницу ломит. Подумаешь, шея затекла. Если припомнить, ему случалось засыпать в таких местах и в таких позах, что у нормального человека хребет бы треснул, а ему — хоть бы что, спал до утра, как младенец. А тут, гляди-ка, подскочил — неудобно ему, видите ли, стало. Неужели организм так привык, приспособился к настоечке, что она уже перестала оказывать на него свое обычное воздействие? Вот это, ребятки, нехорошо, это, прямо скажем, никуда не годится. Сейчас-то ладно, а зимой как же быть?