Волчата

Не по годам мудрый, Душко понял, что человек может оказаться в таком положении, когда привлекать к себе внимание очень опасно. Особенно, если рядом кто-то сильнее тебя, от кого зависит твоя участь.

С чердака он вернулся подавленным, ходил пошатываясь и делал вид, что совсем ослаб и жить ему осталось недолго. Как ребята ни приставали к нему, они так и не узнали ничего, кроме того, что ему там было худо и страшно.

За день до освобождения брата Вука, поправившись, вернулась из лазарета. Только ей он все рассказал без утайки. Пока их не было, в лагере распространилась дизентерия. Многие дети умерли еще до того, как их осмотрел врач. Всех, кто утром не поднялся по сигналу, завернули в простыни и унесли в покойницкую.

С каждым днем жизнь в лагере становилась все невыносимее. Пока их нормально кормили, надеясь вырастить из них новых янычар, было еще более или менее терпимо. Теперь же они больше не были нужны усташам, которые поняли, что их опыт сделать из детей хорватских янычар не удался. Самым страшным для детей было решение наполовину сократить пайки, из которых и без того за счет маленьких страдальцев питались снабженцы, кладовщики, кухонный персонал, стражники, которые все безнаказанно тащили себе и спокойно смотрели, как дети бродят точно привидения по лагерю, словно тени с большими, печальными, голодными глазами…

— Если и дальше так будет, мы скоро все умрем, — сказала брату Вука.

Лето кончалось, близилась осень, но, к счастью, дни стояли теплые, иначе дети совсем бы замерзли в своей ветхой, изношенной одежде.

На лицах детей лежал отпечаток голода. Еда стала главной заботой каждого, кто хотел выжить. Утром им выдавали по тарелке жидкой похлебки и ломтик хлеба — такой тоненький, будто прозрачный. Обед был ничуть не лучше — суп с крошечными кусочками капусты, морковки и картошки и немного фасоли; мяса и масла не было и в помине.

Душко, который привык дома много есть, очень страдал от голода и болей в животе. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним возникали деревья сада, покрытые сочными вкусными плодами. По ночам ему снилась домашняя пища — лепешки, испеченные добрыми мамиными руками, вареная курица, парное молоко.

Над лагерем витала тень смерти. Дети страдали от кишечных заболеваний, едва переставляли слабые ноги, но вынуждены были рыться в помойках.

Вука ночи напролет плакала от жалости к малышам, которые совсем ослабели. У нее сжималось сердце, когда она видела, как по утрам приезжает большая подвода, груженная досками для гробов. Лошадьми правил старик в черном, больше похожий на смерть, чем на бывшего батрака из усадьбы. С каждым днем все меньше детей поднималось с постели. Возница в черном собирал мертвых и осторожно укладывал их рядком на подводу, прямо на доски для гробов.

Душко и Вука заботились, как могли, о маленькой Мии. Она была дочерью тети Стои, сестры их матери. Ее отца и брата усташи убили по дороге в лагерь и бросили в реку, сестра Мии умерла через несколько дней после того, как их привезли сюда. Мия осталась в живых благодаря Вуке, утешавшей ее и ободрявшей.

Мии было семь лет, у нее были каштановые волосы, миндалевидные глаза и нежная кожа. Крохотная и впечатлительная, девочка была запугана до смерти и по ночам часто просыпалась с криком. Она быстро привязалась к Душко и Вуке, но других детей не знала и боялась всех, не решаясь назвать им свое имя.

Вскоре Мия заболела. Лазарет был переполнен, и девочку некуда было положить, хотя у нее была высокая температура. Мия бредила. Вука склонилась над ней, чувствуя себя бессильной чем-либо помочь. Когда утром прикатила очередная подвода за мертвыми, девочке стало жутко. Услышав в дверях голос дежурной монахини, кричавшей «Встать!», Вука поставила полуживую Мию на ноги и вытащила из барака.

Вечером Мии опять стало плохо. Около полуночи она попросила пить. Вука принесла стакан воды и смочила ей пересохшие губы.

— Вука, я умру, — сказала девочка спокойно, без страха и с такой уверенностью, что Вука залилась слезами. — Так хочется увидеть маму…

— Ты ее обязательно увидишь, Мия… — сказала Вука.

Обеими ручками Мия стиснула ее руки. Маленькая и трогательная, как птенчик, она словно становилась все меньше, как угасающая свечка. Вот она закрыла глаза… Губы ее вздрогнули, и руки бессильно упали. Вука положила голову Мии себе на колени и так и держала ее до последней минуты, когда замерли слабые удары сердца и похолодели руки. Казалось, девочка просто уснула… За окном занялся новый день, и вдалеке послышался стул колес подводы. Монахиня прокричала привычное «Встать!».

Одни за другим дети вскочили на ноги, только Мия осталась лежать. Ее бледное личико было похоже на сорванный цветок.

В дверях показался возница в черном, и Вука заплакала.

7