Волчье кладбище

– Разуй глаза, Питер Секвойя. Твоё будущее не на сцене, а знаешь где? Во-он там, между рядами!

Тео указал на отца Питера.

– Когда я стану ректором Роданфорда, ты будешь уборщиком! И знай своё место!

Терпение у Питера лопнуло, от его молниеносного джеба[62] говнюк Тео полетел навзничь на разостланный ковёр. Я никогда ещё не видел, чтобы столько гнева выплёскивалось из Питера. Мы кинулись разнимать. Все, кто находился в зрительном зале, поспешили к сцене, как муравьи на каплю сиропа.

– Питер! Оставь его! Синяки! На лице синяки будут! Ему же на сцену! – кричал Поттегрю.

– Зато за мученика сойдёт! – не унимался Питер.

Наша борющаяся куча-мала перевалилась со сцены на пол, кто-то случайно зацепил Робина, у того на левом рукаве проступила кровь.

– Остолопы! Смотрите, что вы наделали! – Дарт подбежал к Робину, усадил его в кресло в первом ряду. – Зовите врача!

Джо выбежал за помощью.

Мы разняли дерущихся. Я держал Питера, чтобы вновь не сорвался.

– Ты – труп, Кочински! Слышал? – обещал Питер.

Тео, держась за челюсть, скалился, как гиена.

– Займитесь ими, Поттегрю! – приказал Милек Кочински. Он с Дартом повёл Робина в медпункт.

Поттегрю хлопнул ладонью по сцене.

– Марш обратно!

Через пару сцен нас посетил отец Лерри, в руках его была квитанция. Как всегда, клянчить пришёл.

– Мне сказали, что мистер Кочински здесь.

– Был, но уже нет. – Поттегрю спрыгнул со сцены и рассказал о приключении с монахом Робином.

– Прострелена рука? – ужаснулся Лерри.

– Да, теперь ни писать, ни онанировать! – заржал Тео.

– В таком случае я не вовремя, – смешался священник.

Репетиция кончилась около семи, и, признаться, чёрт-те что выходило. Такое представление никуда не годилось.

Питер пребывал в унынии, это явно чувствовалось. Весь его годовой запас гнева был выплеснут тремя часами ранее. Без своего привычного света, с опустошённым резервом злости злодей-император из Питера получался неважный. Источник энергии, заключённый в его теле и душе, нуждался в искре, чтобы разгореться вновь.

По дороге на ужин я старался отвлечь Питера, вспоминал все мудрые дедовы советы, но он возвращался к происшедшему вновь и вновь.

– И что теперь, если уборщик?

– Да вообще ничего! – с жаром убеждал я.

– Мой старик столько раз его старику зад прикрывал, денег одалживал сколько. Отец рассказывал. Ну да, разорился. Разве в этом суть?

– Нет, не в этом.

– В человеческом плане это что-то меняет?

– Знаешь, по окончании игры и король, и пешка падают в одну коробку, – повторил я дедову любимую поговорку.

– Они дружат до сих пор. Вот что важно!

Я уже просто кивал.

– Кто-то поднялся, кто-то опустился вниз… Но старик мой никогда чести не терял.

Киваю.

– Важна суть человека – твоё отношение к другим, твои мысли…

– Чего завёлся-то так? – говорю. – Ну что с тобой! Впервые вижу, чтоб ты так от слов этого выродка заводился. Вспомни, кто ты, приятель – левый открытый! А говнюк у нас кто?

– Хукер[63]! – хором произнесли мы, и Питер повеселел.

Меня тоже слегка отпустило. Ведь если бы не Питер, в Роданфорде впору было бы предаться унынию. Игра, учёба, банальное завязывание галстука – я до сих пор свой ни разу не развязывал – короче говоря, действа, от которых у нас с вами оскомина, давались Питеру со щегольским лоском актёров немого кино.

Мне искренне жаль вас, потому что вы ни разу не бывали в душевой рядом с Питером. Его всякий поход на омовение торжественен, как Понтификальная петая месса. В душевой словно включается патефон, и по второму этажу нашего крыла льётся впечатляющее подражание голосу Энрико Карузо. Иногда мы слушаем баритон Тито Гобби, как правило, после ужина.

Однажды Тео листал учебник (такое случалось!), когда запела Мария Каллас. Тео прошёл к душевой и недовольно застучал кулаком по двери. Мария долго извинялась, но на смену ей ворвался драматический тенор Джованни Зенателло, затянув арию из «Мадам Баттерфляй». И это спровоцировало побоище. В тот раз, кстати, мы с Адамом только зубы чистили и даже пальцем никого не тронули, но Дарт в потасовке почему-то обвинил именно нас.

В столовой мы сели за наш стол, уставшие, предвкушая ещё долгий вечер по зубрёжке учебников. Экзамены – меньше чем через две недели, а мы занимались бог знает чем. Джо поел до прихода Тео с Гарри, с собой наверх он прихватил поднос для Робина. Адам жевал и параллельно читал об эпохе царей-этрусков.

Я стал думать, чем буду заниматься в летние каникулы. Ничего в голову не шло, потому как на другом конце стола хрюшка Мэтью громко и плотно заправлялся бобами и котлетой. Тут Тео с Гарри прошли мимо хрюши, толкнув его под локоть. Бедняга завопил, уколов вилкой нёбо.

– Господи, Мэтью, даже свиньи едят аккуратнее, – покачал головой Тео.

Они заняли места в другой части, куда только что прошёл Адам за водой.

Прошлым летом я думал стажироваться в сервисе по подгонке деталей для воздушных судов. Ещё меня дед учил различать пение птиц. Может, из меня какой орнитолог выйдет? Но мне в спорте привычнее. Я решил, что пока останусь жиголо.

Послышался звон разбившегося стекла. Адам вцепился Тео в глотку.

– Бычий член!