Волчье логово

В эту минуту она обернулась и громко вскрикнула. Она увидела в дверях меня. Должно быть, мое лицо было ужасно, ибо она в страхе отшатнулась. Не желая слышать больше ни единого слова, я, как безумный, бросился прочь из комнаты.

Я не помню лестниц, по которым я несся, спотыкаясь через каждую ступеньку. Я не помню, как пробежал через двор и оказался далеко за пределами замка. Когда я очнулся, то был уже в темном, прохладном лесу, среди высоких дубов и густого, колючего кустарника.

Только тут страшная буря моих чувств вырвалась наружу! Я рыдал, издавал дикие вопли, катался по земле, бился головой о стволы деревьев… Я был одержим одним единственным желанием: содрать с себя кожу, изуродовать себя, разорвать в клочья, уничтожить каждую частичку моего ненавистного существа, которое причиняло мне такую ужасную боль! Я хотел, чтобы ни капли меня не могло остаться в этом проклятом мире!

Какое несчастье! Неужели я обречен всю свою жизнь внушать отвращение женщинам, да и вообще всем людям?! Неужели настанет день, когда ни единое существо не обратиться ко мне с ласковым словом?! В чем моя вина? Только в том, что я родился в стране, где у людей смуглые лица?! Как это нечеловечески жестоко!

Проклятая Сесиль! Зачем она так поступила со мной?! Зачем причинила мне такую страшную боль?! Разве я просил ее лживых поцелуев?! Разве добивался ее холодного тела?! Разве мне нужно было ее ледяное сердце, которое умеет только ненавидеть, но никогда не узнает, что такое любовь!

Не узнаю и я. Не хочу этого знать! Мне не вынести больше этой жуткой боли и нестерпимых страданий!»

Бланш бросила листы на пол. Она захлебывалась слезами. Она ненавидела баронессу де Кистель! Ее сердце разрывалось от боли за несчастного Юсуфа. Если бы сарацин был сейчас здесь, она кинулась бы к нему с бессвязными словами утешения. Она гладила и сжимала бы его руки, изо всех сил стараясь залечить его старые душевные раны…

Немного успокоившись, девушка стала собирать листы с пола и, найдя нужную страницу, принялась читать дальше:

«Тем временем, наступил вечер. В лесу стало темно и холодно. Мое отчаяние начало понемногу слабеть. Наблюдая за собой в течение жизни, я заметил, что все приступы моего странного безумия имели одну общую особенность. Они были нестерпимыми в самом начале. В первое мгновенье моим чувствам был нужен хоть какой-нибудь выход. Я жаждал безудержно предаться горю, покалечить себя, поверить в то, что я убью себя… Я хотел думать, что все кончено, что следующий миг не наступит. Мне необходима была эта иллюзия, чтобы пережить свою жестокую боль. После первых, бурных проявлений моего горя мне становилось легче. Я терял силы и впадал в полусонное, туманное состояние, в котором уже ничего не трогало и не мучило меня.

Именно с таким ощущением я поднялся с земли и медленно пошел обратно в замок. Я тихо вошел в комнату матери, не желая будить ее, и без сил опустился на пол. Но она не спала. Она подошла ко мне со свечой в руке. Пламя осветило мое лицо, и она громко вскрикнула. Мать крепко обняла меня и помогла лечь в постель.

– О, мой бедный, мой любимый Юсуф! – шептала она, прижимая к груди мои руки. – Какая злая женщина довела тебя до этого?

Я вздрогнул.

– Откуда вы знаете, что женщина? – спросил я хриплым голосом.

– Только из-за женщины можно впасть в такую горькую печаль, – задумчиво ответила моя мать, грустно качая головой.

Засыпая в ту ночь, я чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Увы, откуда мне было знать, что это горе всего лишь жалкая, детская обида по сравнению с теми страшными несчастьями, которые ждут меня в будущем…»

В это мгновенье свеча в комнате Бланш вспыхнула последним ярким пламенем и тут же погасла. Все погрузилось во мрак. Девушка не могла разобрать больше ни одного слова…

XVII. Вероломство

Ночью она начала бредить; голова ее горела, по всему телу иногда пробегала дрожь лихорадки; она говорила несвязные речи об отце, брате: ей хотелось в горы, домой…

М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»

Прядка волос покойной матери

Растает в руках моих, -

Так горячи мои слезы, -

Белый иней волос.

Басё

На землю спустился новый зимний вечер. Бланш быстро шла по лестнице с прежним нетерпением в сердце. Но к этому волнению больше не примешивалось ни капли радости. Ее поглотил неподдельный страх. По мере того, как темные краски в истории сарацина сгущались все больше, девушку начинали пронизывать ужас и отчаяние. Вдохновенные мечты о пылком чужестранце постепенно уступали место мучительным опасениям и жестокой тревоге за его судьбу…

Тем не менее, Бланш все еще хотелось поскорее закончить чтение. Она устала от страхов и волнений и хотела как можно скорее испытать самую ужасную боль, чтобы наконец избавиться от нее…