Волчье логово

– Вы подслушивали под дверью? – резко бросил отец Франсуа в лицо Колену.

– Какое это имеет значение, когда я говорю вам о таких важных вещах?

– Только это и имеет значение!

– О чем вы говорите, святой отец? Вы совсем забыли о своем долге? Интересы нашей святой обители, интересы нашей Матери Церкви требуют…

– Мне нет никакого дела до интересов церкви, графств и обителей! – изо всех сил крикнул отец Франсуа. – Меня волнует только кровь и слезы людей! Убирайтесь прочь, Колен! Я не желаю вас видеть! Я никого больше не желаю видеть!

* * *

Вечером того же дня брат Колен сидел в своей келье и быстро водил пером по шуршащей бумаге. Из-под пера ложились на листок ровные и красивые строчки. Свеча, горевшая на столе, освещала своим неровным светом суровые черты и плотно сжатые губы сосредоточенного монаха. Он писал жалобу епископу Льежскому на дерзкое и недостойное поведение отца Франсуа и просил, как можно скорее, сместить его с почетной должности аббата.

XXXVI. Уговоры

Здесь он мне и не нужен, отец! Эту частицу времени, крохотную, будто капля росы… да ее с жадностью поглотит сама мечта о Фердинанде!

Ф. Шиллер «Коварство и любовь»

Колдовство, жертвой которого пал капитан, казалось неопровержимо доказанным, и цыганка, эта восхитительная плясунья, столько раз пленявшая прохожих своей грацией, преобразилась в ужасающего вампира.

Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»

Отец Франсуа сидел возле открытого окна в замке де Сюрмон и ждал мессира Анри. За окном колыхались от тихого, нежного ветра тонкие ветви плакучей ивы, щекоча кончиками старый, холодный подоконник. Еле слышно шумела юная, светло-зеленая листва. Маленькие, неугомонные пташки порхали с ветки на ветку, вызывая добрую улыбку на губах настоятеля…

С детства он привык находить утешение от горестей и отдых от мирских развлечений в простых и умиротворяющих картинах природы. Отец Франсуа знал, какого цвета бывают облака на закате, как поет та или иная лесная птица, где растут самые чудесные и ароматные полевые цветы… Природа была для него храмом в большей степени, чем его церковь. Холодному сиянию витражей он предпочитал блеск лунных лучей на неподвижной глади речных вод, величественным сводам – прохладную лесную тень, торжественному хору монахов – нестройный и веселый птичий щебет. Он всем сердцем любил этот неброский, равнинный край, где протекла вся ее спокойная, тихая жизнь.

Да, вот она медленно подошла к последнему пределу и невидимым песком бежала сквозь пальцы… А казалось, еще вчера он очаровывал своим тонким обаянием пленительных дам… Еще вчера преклонял колени перед алтарем, твердо произнося слова священных обетов… А потом ему улыбалась черноглазая женщина в белом покрывале, и улыбка ее была дороже тысячи обетов и сотен незнакомых миров…

И вот, теперь он одиноко сидит под ветвями раскидистой ивы. А теплый ветер тихонько играет с его побелевшими волосами… Он чувствовал себя таким больным и усталым! Несчастный старик среди острых мечей разъяренных воинов. Под ударом железной воли всемогущего государя. Гонимый ветром осенний листок… И все же… Он все еще сидел под колеблющимися ветвями. Все еще видел лучезарный свет солнца. А не томился в сыром и темном подземелье. А значит есть то незримое, что таится в старом, измученном теле… То непобедимое, что сильнее мечей и решеток…

Неторопливые шаги сеньора де Сюрмона вывели аббата из задумчивости. Через мгновенье старые друзья сидели рядом. Они меланхолично вглядывались в далекий горизонт, обсуждали повседневные заботы и предавались чарующим воспоминаниям. Мессир Анри хвалил брата Жозефа за его усердие в науках и строгость к девушкам. Настоятель делился горестями последних дней. Когда он упомянул о визите графа де Леруа, сеньор де Сюрмон внезапно спохватился:

– Постойте. Ведь граф почтил своим присутствием и мой скромный замок. Я чуть было не забыл о радостной новости…

И он тут же велел одному из слуг позвать старшую мадемуазель де Сюрмон.

Девушка вошла в залу несмелым шагом. Ее домашнее платье было в обычном беспорядке. Под глазами залегли глубокие, темные тени. Бланш остановилась посреди залы с каким-то отстраненным и замкнутым видом.

– Подойди сюда, дитя мое, – ласково обратился к дочери мессир Анри. – Ты стала такой хорошей и послушной девочкой. Но в последние дни ты еще более молчалива и потеряна, чем раньше… Мне это не нравится. Молодой девушке не дело грустить. Тебе скучно в нашем старом замке… Но я хочу тебя обрадовать. Монсеньор де Леруа просил твоей руки для своего сына. Скоро ты выйдешь замуж и уедешь отсюда…