Волчье море

Ярл получше меня нашел бы ободряющие слова, восхвалил бы вдоводелов, крушителей щитов и колебателей земли, посулил бы им горы золота и серебра и славу, достойную сыновей Тора. Вместо этого я повернулся к Козленку и попросил его развести костер — мол, когда закончим рубиться, пора будет перекусить. На это все довольно заухали, застучали по щитам и хищно заулыбались.

Косоглазый и Городской Пес вернулись, тяжело дыша.

— Добрую сотню насчитали, — выдавил Пес. — Оружие, правда, так себе: несколько луков, копья, скорее заостренные палки, и дубинки. Топоров и мечей почти не видать.

— Если это крестьяне, — сказал брат Иоанн, шлем которого забавно сполз набок, — стоит с ними потолковать. Может…

— Не стоит, — пропищал Козленок, — после того, что мы учинили в мечети. — Брат Иоанн метнул на него гневный взгляд, явно раздосадованный дерзостью мальчишки.

В любом случае, подумалось мне, куда все эти селяне удалились, побросав свои дома?

Косоглазый покачал головой и натянул тетиву лука.

— Это не деревенские, — сказал он. — И не местные. Одни мужчины, ни женщин, ни юнцов. Одеты в рванье, как рабы, но с оружием.

Он прав. Эти оборванцы — наверняка шайка грабителей, отребье отребья. Они крадучись проникали в деревню, перебежками двигались по улице к площади, сжимая в руках кожаные мехи и, очевидно, направляясь к колодцу. Прохладный ветерок неспешно заметал площадь песком, и вода в желобе у колодца приобрела ржавый оттенок.

Когда они заметили нас, вставших стеной щитов по другую сторону площади, то застыли как вкопанные, не понимая, как быть. Послышался крик: «Варанги!» Значит, кому-то из них знаком греческий язык. Беглецы, подумал я, из войска Великого Города.

Они сбились толпой, переглядывались и перешептывались, а я ждал, когда соизволит показаться их вожак. Финн, однако, уже грыз римский костыль и бормотал, что мы должны напасть прямо сейчас, покуда они в растерянности.

А вот и вожак, грек или иудей, судя по маслянистым черным волосам и бороде, с кривым мечом и в северной кольчуге — было нетрудно разглядеть толстые кольца, на наш манер, сарацинские тоньше и легче. Это решило участь чужаков, ибо имелся единственный способ, каким Черная Борода смог заполучить такую кольчугу.

— Пора, — сказал я тихо, и Финн заорал, требуя построиться плотнее, а стяг с вороном взвился над головами и затрепетал на утреннем ветерке, что шипел по-змеиному и гнал вдоль улицы клубы песчаной пыли, словно составляя затейливые узоры. Я различил в клубах мужское лицо с одним глазом и подивился, хороший ли это знак.

Им бы побежать, но вожак, видно, решил, что нас гораздо меньше, чем его людей, а жажда заставила его неуместно расхрабриться. Он завопил, замахал своим кривым сарацинским мечом, ткнул им в нашу сторону, веля нападать. Чужаки подчинились. Конечно, когда они добрались до нас, сам Черная Борода оказался в задних рядах.

Не было времени о чем-либо задуматься: они навалились, копья нацелились в наши щиты, одно устремилось на меня, за ним я мельком разглядел разинутый рот, безумные глаза и клубок волос и бороды, точно дикарь выскочил из леса. Я отбил копье, вывернув свой клинок плашмя, а потом ударил сам, сверху вниз. Противник замешкался, попятился. Двигался он словно замедленно, хотя чувствовалось, что к копью в руках он привычен.

Бывший солдат, подумал я, наседая на него, отражая копье щитом, задирая древко вверх прежде, чем он успел опомниться, а затем рубя по коленям. Он споткнулся о чью-то ногу, и мой меч полоснул его по ляжке; алые края раны широко разошлись, когда он повалился навзничь с истошным воплем.

Этот готов, так что я не стал с ним дольше возиться. Наша стена щитов понемногу распадалась, но побратимы по-прежнему дрались по двое и по трое.

Слева от меня горстка чужаков бросилась к домам, стреляя из коротких луков, и я увидел, как Квасир, с дюжиной побратимов за спиной, рванулся навстречу. Передо мной выросла чья-то фигура, я отразил удар и одним движением вернул его — что поделаешь, меня хорошо обучили.

Волнистое лезвие пело в дымке песка и пыли, поражая врага в шею, метнулось вверх и отсекло ему челюсть. Крик захлебнулся, перешел в бульканье, и я пнул упавшее тело. Давно я клинок не точил, подумалось мне, а он все такой же острый.

Раздался вопль, я резко обернулся, подставил щит под наконечник копья, змеиным жалом метнувшийся мне в лицо. Другой чужак кинулся на меня, завывая от ярости, но Городской Пес, сверкая глазами, нанизал его на свое копье, а затем стряхнул наземь, высвобождая оружие.

Они наконец побежали, врассыпную, а побратимы добивали бегущих. Стрелы свистели в воздухе, цокали по камням и утоптанной земле; там, где деревенские дома переходили в дынные и бобовые поля, я убил своего последнего противника, нанес несколько быстрых ударов подряд, перерубив ему ребра, пока он, рыдая, пытался уползти от меня.