Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955

Метр за метром Германия была завоевана. Первым пал Ахен на западе, в октябре 1944 года. За шесть месяцев армия США форсировала Рейн и пробилась до Магдебурга и Лейпцига. На востоке Красной армии понадобились три месяца, чтобы дойти до Берлина, после того как она преодолела линию Одер-Нейсе. На Зееловских высотах на Одере ей противостояли более 120 тысяч немецких солдат, которые отчаянно сражались, но это не помогло.

Самое удивительное заключается в том, что, когда закончилась битва, стрельба мгновенно стихла. Куда бы ни приходили союзники, везде царила полная тишина. Солдаты недоумевали: эти немцы, которые еще вчера стояли насмерть, несмотря на безнадежность положения, стали вдруг безобиднейшими агнцами, как только капитулировали. Фанатизм спал с них, как чешуя. Никакого сопротивления, никаких засад, никаких отрядов смертников. Время от времени наступающих союзников обстреливали разрозненные партизаны, но это были исключения. Такого союзники не ожидали. Что случилось с немцами? Их не могли сломить годы бомбежек. Еще недавно, в последние недели войны, они, отступая, безжалостно убили сотни тысяч заключенных и подневольных рабочих. Казалось бы, они должны были и после капитуляции с тем же пренебрежением к человеческой жизни уничтожать на своем пути все живое при малейшей возможности. Особенно победители опасались молодежи, которую, по их мнению, как молодых, брошенных на произвол судьбы хищников можно было усмирить исключительно железным прутом и пистолетом.[368]

Нацисты сами морально подготовили союзников к тому, что те встретят на своем пути диких зверей. «Рейхсфюрер СС» Генрих Гиммлер в октябре 1944 года объявил о готовящихся партизанских рейдах боевых подразделений «Вервольф». Геббельс за два месяца до конца войны призвал каждого немца сделать своим священным долгом смерть за отечество: для бойцов «Вервольф» «каждый большевик, каждый британец и американец на немецкой земле – законная цель. Где бы нам ни представилась возможность лишить их жизни, мы сделаем это с удовольствием и не думая о своей собственной жизни. Ненависть – наша молитва, и месть – наш воинский клич. „Вервольф“ сам вершит суд и властвует над жизнью и смертью».

Но ничего подобного не произошло. Немногочисленные акции «Вервольфа» осуществлялись под командованием кадровых армейских и эсэсовских офицеров и были направлены почти исключительно против уставших от войны немцев. Самой жестокой из них стала расправа над шестнадцатью мужчинами и женщинами в баварской деревне Пенцберг 28 апреля 1945 года. Их вина состояла в том, что они сместили нацистского бургомистра и попытались без боя сдать деревню американцам. Командовал операцией отряда «Вервольф Обербайерн» писатель, руководитель отдела культуры, бригадефюрер СА Ганс Цёберляйн.

Еще один пример террора против собственного народа – убийство ахенского бургомистра Франца Оппенхоффа 25 марта 1945 года, назначенного американцами. Его расстреляла группа эсэсовских десантников-парашютистов, приземлившаяся в тылу врага. После капитуляции подобные акты мести и устрашения почти полностью прекратились, как и всякие партизанские акции.

Казалось, будто фашизм в душах немцев вдруг бесследно растворился в воздухе. Вместо кровожадных хищников на обочинах стояли обычные люди, махавшие проезжавшим оккупантам, которые кормили их с руки шоколадом. Как это объяснить? Ведь ненависть, заставлявшая их в последние дни борьбы жертвовать даже школьниками, отнюдь не была наваждением, мимолетным умопомрачением.

Стефан Хайм, американский сержант, служивший в отделе пропаганды, рискнул в ноябре 1945 года явиться на футбольный стадион, одетый по полной американской форме, – и, к его удивлению, с ним ничего не случилось. Это был первый официальный матч после войны – играли команды Мюнхена и Нюрнберга. Американцев было всего трое на весь стадион. Они сидели в первом ряду, как на витрине. «Можно ли себе представить, чтобы трое солдат немецких оккупационных войск пришли на спортивное мероприятие, сидели среди двадцати тысяч югославов, или бельгийцев, или русских и остались целыми и невредимыми?» – спрашивал себя сержант Хайм.[369]