Ее мать одна управлялась с животноводческой фермой, отец был где-то на фронте, когда в январе 1945 года они получили приказ бургомистра покинуть усадьбу. Бросив дом, коров и свиней, они со своей повозкой, на которую погрузили самое необходимое, присоединились к потоку беженцев. Фронт был уже где-то совсем близко; они отчетливо слышали канонаду. После череды страшных приключений, леденящих душу картин убийства и грабежа, насмотревшись на мародерствующих солдат, мать и дочь потеряли друг друга в Пилау во время очередного авианалета. Через четыре месяца после ухода из родной деревни Урсула Траутман добралась до полуострова Хела в районе Данцига, 7 мая вместе с другими беженцами попала на морском пароме на датский остров Борнхольм, а оттуда с разоруженными немецкими солдатами на рыбацкой шхуне прибыла в Эккернфёрде. Британская военная комендатура направила ее в деревню Гюби. Казалось бы, злоключения кончились, но жилось девушке по-прежнему тяжело. Вдова Хармс, у которой ее разместили, отвела беглецам чердак, хотя места в доме было предостаточно. Другие жители деревни хоть и предоставили своим постояльцам комнаты, но предварительно убрали всю мебель на чердак и вывернули все лампочки, чтобы «поляки» не расходовали электричество. Английские военные, заметив, что их требования достойно обращаться с беженцами игнорируют, построили всех жителей деревни на площади перед церковью и пригрозили конфискацией жилья. После этого Урсулу с восемью другими беженцами разместили в одной комнате в доме деревенского кузнеца. Но ей при каждом удобном случае недвусмысленно давали понять, что желают ей поскорее отправиться к чертовой бабушке, и выражали сожаление, что пароходы с беженцами тонут не так часто, как хотелось бы. К счастью, семья Урсулы в конце концов воссоединилась; сарафанное радио, которым широко пользовались беженцы за неимением других источников информации, сделало свое дело: в июле 1945 года с фронта прибыл на костылях отец, осенью 1946 года нашлась и мать – она сидела в одном из датских лагерей для перемещенных лиц.
Поскольку Вулленвордты хорошо знали сельское хозяйство, им удалось в 1955 году взять в аренду запущенную ферму и привести ее в порядок. Однако арендная плата быстро выросла до небес, и им пришлось снять и поставить на ноги другую обанкротившуюся ферму. Но и тут аренда скоро стала им не по карману. Так они усердным трудом и умением реанимировали одну ферму за другой, перебираясь с места на место – «из Хардиссена в Рот, оттуда в Рансбах-Баумбах, потом на рейнский остров Кёнигсклингер-Ауэ, в Биркенфельд на границе с Саарландом, в Нойнкирхен под Санкт-Венделем и наконец в Райденхаузен в Пфальце» – реанимационно-восстановительная одиссея, которая провела их через всю Западную Германию и обогатила многих, но только не их самих. В 1967 году Урсула вышла замуж за бывшего немца, который тоже был родом из Восточной Пруссии и теперь, будучи вольнонаемным сотрудником американской армии, мог принять участие в этой одиссее. После объединения Германии и его выхода на пенсию в 1992 году начинается следующий этап странствий: семья отправляется на родину. От их фермы ничего не осталось, но неподалеку, в сегодняшнем Славске Калининградской области (до 1946 года – Хайнрихвальде) им удалось взять в аренду часть крестьянской усадьбы. Вскоре они расширили ее и успешно наладили хозяйство.[85]
Эта послевоенная одиссея Урсулы Вулленкордт с ее успехами и горькими разочарованиями похожа на судьбы многих переселенцев. Типична и их в конце концов провалившаяся попытка пустить корни на бывшей родине, хотя вернуться в родные места стремились лишь немногие. То самодовольство, с которым Германия в шестидесятые годы гордо хвасталась «интеграционным чудом», изрядно потускнело благодаря исследованиям последних лет. Многие немцы вели себя по отношению к своим соотечественникам-переселенцам не менее враждебно, чем к иностранным DP. Из этого факта, впрочем, можно сделать утешительный вывод, что их эгоизм по крайней мере не был продиктован расизмом. Но переселенцев часто и с удовольствием называли «цыганским сбродом», какими бы голубоглазыми и светловолосыми они ни были. Они переняли у своих венгерских или румынских соседей много привычек и пристрастий, например любовь к перцу и чесноку, что вызвало у западных немцев отвращение. Правда, многие из них, более лояльно относившиеся к пришлым, охотно говорили об общих национальных корнях. Так, житель Мюнстера Тео Брайдер, который по долгу службы, будучи директором общества содействия развитию туризма, должен был заботиться о переселенцах, даже написал стихотворение на местном диалекте, надеясь внедрить в сознание соотечественников идею народной солидарности: «Впустите их! Это люди нашей крови, потерявшие родину и все, что имели. Это немцы, это наши родственники. Мужчины были нашими солдатами. Откройте ваши сердца, откройте ваши двери!»[86]
Беженцы из Польши на пути через Берлин на запад. Железнодорожные пути помогают ориентироваться