Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955

Мысль эта была не такой уж «дерзкой», как мы сегодня знаем. И все же радикальность, с которой социальную роль мужчины в первом же выпуске Konstanze обкорнали почти под ноль, – причем это носило явно программный характер – поражает. А в следующих номерах журнала читательниц то и дело знакомили с женщинами, стоявшими во главе предприятий или отделов в сфере политики и управления.

Параллельно, конечно, освещались – причем нередко очень эффектно – купальная, весенняя и осенняя моды: слева – «Констанце одевается» с костюмами, блузками и плащами, справа – «Констанце раздевается» c комбинациями из тафты и сорочками-трусами. В рубрике «Констанце гуляет по свету» – материалы о женщинах-борцах, львятах, сомнительных происшествиях и четвернях. В одном из очерков обсуждалась тема «Мужское начало в американских мужчинах». Читательницам то и дело давали советы по бракоразводным процессам и поощряли их стремление к самостоятельности – например, рекламировали езду на мотороллере. Без всякого осуждения или возмущения писали о так называемых taxi-girls, наемных танцовщицах в барах. Иногда на страницах журнала можно было видеть и «интересных» мужчин, но гораздо больше внимания авторы уделяли женщинам, насаждая определенный идеал – нечто среднее между гордостью и жизнерадостностью. И вновь и вновь – особенно в публикациях Вальтера фон Холландера – поднималась тема мужчины как неудачника и слабака, который своей склонностью к агрессии привел мир к величайшей трагедии в истории человечества.

То, что война была делом рук мужчин, стало – с тех пор, как ее проиграли, – твердым убеждением женщин, хотя они в своей восторженной приверженности гитлеризму нисколько не уступали мужчинам. В мюнхенском религиозном женском журнале Regenbogen, в котором вместо гедонистских женских образов Konstanze печатали классические изображения святых, садовые мотивы и хрестоматийные материнские портреты, мужчину тоже трактовали как главного виновника войны. «Мир мужчины, которому мы позволили взять на себя слишком много власти, потерпел крушение у нас на глазах», – пишет Эльфриде Альшер в восьмом номере за 1946 год. Женщина же, напротив, пока она остается верна себе, уже в силу своего естественного круга интересов склонна к миру: «Женщина, рождающая жизнь, всегда ненавидит войну, которая разрушает эту жизнь, и потому, храня верность своей внутренней, глубинной сущности, не может одобрять диктатуру».

В своей материнской ипостаси дарительницы жизни женщина предстает как антипод мужчины, находящегося во власти инстинкта убийства. В этом концепте феминистская аргументация сочетается с обожествлением домашнего труда, как это можно наблюдать у Ганса Хуффцки в публикациях Konstanze. В отличие от сегодняшних тенденций феминистски того времени не принижали роль домашнего труда, а считали его основой нового политического самосознания. Штуттгартский политик Анна Хааг, будучи членом учредительного земельного собрания Вюрттемберг-Бадена, в 1946 году призывала рассматривать бюджет как зародыш общественной жизни: «Наш бюджет в силу сегодняшних обстоятельств должен интересовать нас прежде всего. И речь идет не о какой-нибудь ерунде. Речь идет о жизни и смерти наших близких, о голоде и холоде!» – говорила она в своей речи перед собранием женщин СДПГ города Карлсруэ, требуя большего представительства женщин в политической жизни: две трети женщин и треть мужчин! «Поскольку мы говорим не о чем-нибудь, а об устройстве нашей земной жизни, о жилье и пище, о работе и заработной плате, о школе и воспитании, о женщинах и профессиональной деятельности… о войне и мире, мы, женщины, должны относиться к политическим вопросам с той серьезностью, которой они заслуживают!»[136]