Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955

Нужда породила множество форм жизни, и многие женщины теперь вели непростое, полное труда и лишений, но при этом необыкновенно свободное существование. Обычные семьи на некоторое время вновь стали большими семьями, в которых делились опытом, обсуждали разные жизненные позиции. Кроме того, возникали временные жилищные общины. Знакомые съезжались вместе, друзья селились в одной квартире, рассчитанной на одну-две семьи, а теперь служившей прибежищем для шести. Тесное сожительство помимо неудобств имело и преимущества, например давало возможность постоянного обмена мыслями, приносило утешение, а иногда и любовь – скажем, живущая на первом этаже пара распадается и завязывает – крест-накрест – новые любовные отношения с соседней парой из того же подъезда. Женщины снова имели численное превосходство; постоянная смена жильцов кроме дополнительных хлопот давала и новые любовные импульсы. [144]

Жилищные общины, которые якобы породило поколение студенческого движения, возникли как социальное явление сами по себе еще на тридцать лет раньше в результате крушения Третьего рейха. Журнал Konstanze, конечно же, и здесь был в первых рядах поборников новых форм жизни: он пропагандировал жилищные общины в многочисленных фоторепортажах, в которых уже по одним только небрежным позам молодых и, разумеется, привлекательных людей можно было понять, что уж там-то жизнь действительно необычайно интересна (фотосерия «Расслабьтесь, господа!»). В очерке «Четверо с седьмого этажа» рассказывается о четырех художниках – двух мужчинах и двух женщинах, – которые живут и работают вместе. Резюме: «Вот четверо молодых людей, которые строят свою новую жизнь. Которые не сдаются под ударами судьбы. Это лишь несколько из тех многочисленных храбрецов, которых пролетевший над миром ураган потрепал, но не сломил. И таких, к счастью, можно видеть всюду – среди рабочих и художников, моряков и профессоров, ремесленников и врачей».[145]

В «Фильме без названия» (1948), этой удивительно милой, жизнеутверждающей картине Рудольфа Югерта, три женщины и один мужчина живут вместе в пострадавшей от бомбежек вилле в Берлине: антиквар со своей сестрой, его бывшая жена и домашняя работница, деревенская девушка Кристине, роль которой исполняет Хильдегард Кнеф. В фильме преобладает самоуверенный женский тон, который задает элегантная бывшая жена антиквара; с ней постоянно пикируется его стервозная сестра, бывшая нацистка. Удивительна та легкость, с которой в этой подчеркнуто либеральной полухудожественной среде домашняя работница получает признание как новая любовь хозяина дома. Герои переживают бомбежку, эвакуацию, бегство в сельскую местность. Фильм в форме «романтической сатиры» показывает, как хаос разрушает социальные стереотипы. Он одновременно и переслащен, и пересолен, и именно этой «консистенции» обязан своим огромным успехом, потому что отразил духовные и эмоциональные возможности, заключенные в тяжелых испытаниях вынужденной миграции.

Кров и любовь – эта тема была вездесуща. В фильме «Избыток жизни» Вольфганга Либенайнера, который часто называют последней ласточкой «руинного кинематографа», одна супружеская пара на грани полного разрыва одновременно сдает – по недоразумению – свою полуразрушенную мансарду двум студентам: Карин и Вернеру. Те с радостью вышвырнули бы друг друга из квартиры при помощи полиции, но пока вынуждены сосуществовать под одной крышей на крохотном пространстве. Решимость, остроумие, боевой дух и уверенность в себе – всего этого у Карин оказывается чуть больше, чем у ее соседа. Такая вольность нравов (злополучное соседство кончается свободной любовью под дырявой крышей) в сочетании с пренебрежением к статье уголовного кодекса о сводничестве пришлась по душе не всем членам послевоенного общества, хотя оно и не страдало избытком бюргерской морали, который ей кое-кто приписывает. Как писала газета Die Zeit, «для студентов эта парочка слишком бездуховна».[146]

Были и женские общины, причем масштабы этого явления впечатляют. В промышленном городе Дуйсбург семьдесят пять одиноких работающих женщин поселились в современном, только что построенном жилом комплексе с множеством малогабаритных однокомнатных квартир. Семьдесят шестая кнопка дверного звонка принадлежала домоправителю. Это была отнюдь не унылая казарма для одиноких женщин и не женский монастырь, а построенная на средства социального жилищного строительства женская община, в которой коллективизм сочетался с полной частной независимостью. Единственное условие: вышедшие замуж должны были освободить жилплощадь.

Избыток женского населения – выигрыш для мужчин