Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955

С юридической точки зрения люди не покупали товары, а «получали свой рацион». Понятие «рацион» было вездесущим. В послевоенных кабаре часто шутили по поводу карточных людей или карточных персонажей. Знаменитое выражение «Отто, среднестатистический потребитель» тоже возникло в те времена. Так называли тех, кому полагались нормативные 1550 калорий, кто не знал чувства сытости и наблюдал в зеркале, как одежда на нем все сильнее обвисает, угрожая однажды поглотить его целиком. Герт Фрёбе сыграл роль «Отто, среднестатистического потребителя» в фильме «Берлинская баллада» 1948 года. Тогда он был тощим как селедка человечком, не имевшим ничего общего с тем жирным мужланом, который шестнадцать лет спустя сыграл алчного миллиардера Голдфингера в третьем фильме о Джеймсе Бонде.

Немцы испытывали противоречивые чувства к продовольственным карточкам. Богатые воспринимали ограничение их покупательной способности как оскорбление, поскольку их деньги оказались совершенно бесполезными: сколько бы купюр они ни выложили на прилавок, им давали колбасы и хлеба не больше, чем их бедному соседу. Конечно, они понимали причину этой «дискриминации»: рационирование должно было предотвратить опустошение рынка состоятельными гражданами и обречение остальных на голодную смерть. Голод необходимо было распределить по справедливости и держать в допустимых пределах. Это была, так сказать, теоретическая сторона.

На практике государственное управление торговлей способствовало возникновению и процветанию черного рынка в многообразнейших формах, который еще ярче выявил контраст между нищетой и богатством. Большинство торговцев продавали отложенные товары и без талонов, но по немыслимым ценам. Тем самым как покупатели, так и продавцы нарушали «Распоряжение об ответственности за нарушения, связанные с распределением товаров» и некоторые другие законы. Меры наказания возросли за время продовольственного кризиса с шести месяцев лишения свободы (1945) до трех лет (1947); в Саксонии профессиональным спекулянтам грозила смертная казнь – за «саботаж продовольственной программы». По логике законов о рационировании каждый, кто имел продуктов питания больше предусмотренной нормы, то есть больше абсолютного минимума, мог быть привлечен к ответственности, независимо от того, как ему достались эти «излишки»: «Продукты в количестве, превышающем установленную норму, могут оказаться в собственности гражданина лишь незаконным путем», – разъясняется в первом томе выпущенной в 1947 году книжной серии «Право для каждого».[184]

Обладание продуктовой карточкой делало каждого отдельного гражданина законным членом огромного стада получателей пищи, которые получали одинаковое, с ювелирной точностью, чуть ли не ложкой, выверенное количество еды, – акт социальной дрессуры, обеспечивающий продолжительную инфантилизацию населения и превращающий его в совокупность объектов опеки со стороны комитетов по рационированию. «Подлинные сокровища – эти невзрачные розоватые талоны № 3 и № 4!» – ликовала Rheinische Zeitung, когда в 1946 году к Рождеству выдали дополнительные талоны на кофе.[185]

Поскольку непосредственно после окончания войны снова ввели продуктовые карточки, у людей появилось чувство, что у них по-прежнему есть власть, которая о них заботится. Карточка, этот «пропуск в жизнь», давала ее счастливому обладателю своего рода уверенность в том, что у него и после сокрушительного поражения есть право на существование. Тем горше было разочарование, когда вскоре выяснилось, что карточка отнюдь не является гарантией получения заявленного в ней количества крупяных, мучных и макаронных изделий, жира и сахара. Обещанные 1550 калорий были очень скоро радикально сокращены. В первое, самое тяжелое, послевоенное время иногда выдавали всего по 800 калорий.[186]

Только после этого до большинства стало наконец доходить, что указанное на карточках количество продуктов и товаров по логике справедливости системы рационирования было верхним пределом. В обратную сторону, то есть вниз, ограничений не было – недоразумение, которое привело к тому, что многие немцы почувствовали себя жертвами чудовищного обмана. В талоне на свежее молоко было написано: «Количество выдаваемого молока может меняться в связи с тем, что поставщик должен равномерно распределять поставляемые ему объемы продукции среди всех клиентов».

В 1946 году Süddeutsche Zeitung опубликовала фотографию с изображением фактического дневного рациона: половина чайной ложки сахарного песка, кусочек жира величиной с ноготь, ломтик сыра размером меньше спичечной коробки, кусочек мяса величиной с ластик, глоток молока и две картофелины. Зимой 1946/47 года, признанной одной из самых холодных в XX веке, ситуация с продовольствием еще сильнее ухудшилась.