«Теперь все боролись против всех» – эти слова часто встречаются в воспоминаниях современников. «После войны мы наконец узнали, что такое человек» – это тоже довольно популярная мысль того времени. Еще говорили о «волчьем времени», о том, что «homo homini lupus est», об угрозе потери всякого правового сознания. Но так ли это было на самом деле? Правда ли, что мораль якобы напрочь «отменили», списали в архив? «Это надо было видеть, – писала журналистка Маргрет Бовери в начале мая 1945 года в своем дневнике, после того как приняла участие в разграблении оптового склада аптекарских и хозяйственных товаров на Кантштрассе в Берлине. – Люди врывались внутрь через двери и окна, хватали вещи со стеллажей, бросали на пол то, что им были не нужно, дрались друг с другом из-за добычи. „Как дикари“, – сказал один австриец, оказавшийся рядом со мной. Декстропур, который я искала, конечно, уже давно разобрали. Я схватила то, что попалось под руку: формаминт, сироп от кашля, пару рулонов бумаги. Мыла мне, конечно, тоже не досталось. Расстроенная, вернувшись домой, я поделилась своей добычей с фрау Митуш». Оголтелое мародерство и готовность поделиться последним шли рука об руку. Стяжательство и бессребреничество, социальное разложение и солидарность в одном флаконе. Один из примеров того, что мораль не исчезла, а просто адаптировалась к новым условиям; границы дозволенного были не уничтожены, а лишь отодвинуты. Позже Маргрет Бовери прибавила к предыдущей записи: «Для нас в условиях имущественного хаоса еще долго было чем-то вполне естественным брать все, что можно, и давать все, что кому-то нужно. Возмущение запоздалых, не заставших всего этого возвращенцев тем, что мы съели их варенье, пустили на дрова их стулья и еще долго воровали электрические лампочки в общественных местах, нам казалось смешным».[194]
[195][196]Организаторский талант: один человек останавливает поезд, остальные собирают уголь.
Подобное недоумение или возмущение испытывали и дети, когда видели, как воруют их матери, или когда их самих посылали воровать, что во многих семьях в условиях безотцовщины было обычным явлением. Совместные головокружительные акции, такие как запрыгивание на движущиеся поезда с углем или грузовики, благоприятствовали объединению соседей или совершенно незнакомых друг с другом людей в преступные шайки. Дети сбрасывали уголь на дорогу или железнодорожную насыпь, взрослые мгновенно его собирали. В феврале 1948 года Rheinische Zeitung писала о том, как перед кёльнским оперным театром такие банды облегчали останавливавшиеся на перекрестке грузовики с угольными брикетами: «Дети, как саранча, мгновенно вскарабкивались в кузов и швыряли брикеты вниз на мостовую или на тротуар, где их так же проворно собирали их сообщники». Ловчее всех была девятилетняя девочка, раньше занимавшаяся балетом, как она потом рассказала корреспонденту. Она восседала на груде брикетов в кузове грузовика, который оказался слишком высоким для мальчишек, и бросала уголь вниз. «Брось и мне несколько штук! Мне еще ни одного не досталось!» – клянчила какая-то старушка в фетровом капюшоне, подставляя сумку. Высшим пилотажем в воровстве угля считалось отцепление от состава целых вагонов, которые потом, после отправления поезда, спокойно разграблялись. А если не удавалось отцепить вагоны, состав останавливали на одном из перегонов и быстро сгружали уголь.[197]
Церковные иерархи помогали гражданам избавляться от угрызений совести, если таковые имели место. Кёльнский кардинал Йозеф Фрингс в 1946 году, в разгар «голодной зимы», в своей знаменитой новогодней проповеди релятивизировал седьмую заповедь – «не укради»: «Мы живем во времена, когда горькая нужда позволяет человеку брать то, что ему необходимо для сохранения своей жизни и своего здоровья, если получить это иначе – посредством труда или просьбами – не представляется возможным». Пастырское слово вызвало широкий резонанс, власти возмутились, Фрингс смягчил формулировки, но было поздно: на смену выражению «организовать», «сделать», пришел новый термин: «сфрингсить» или «фрингсануть». «Где взял уголь? Сфрингсил». Позже на этом промысле попался и сам кардинал Фрингс: во время одного из регулярно проводившихся в кёльнских учреждениях обысков британцы обнаружили у него внушительные запасы нелегально добытых брикетов.