Волчье время

- Сейлес, я прекрасно понимаю, как я сейчас должен выглядеть в ваших глазах. Но, честное слово, я сказал примерно то же самое Викару, когда он пытался намекнуть, что мне не помешает «с кем-нибудь поговорить». Под кем-нибудь он, разумеется, имел в виду себя или другого ворлока. Боюсь, что мой ответ ему звучал так же по-хамски, как и ответ вам. И дело тут не в том, что я не уважаю ворлоков... или же женщин... просто – как вам это объяснить? Я не привык подолгу разговаривать ни с теми, ни с другими. А среди людей, с которыми я привык вести дела, никто не станет предлагать мне свою «помощь» и «поддержку». И для них, и для меня это будет звучать, как оскорбление. Недавно, когда мы повздорили с Лейдой Гефэйр, она заявила мне – «Мне всегда было интересно, как дан-Энрикс умудрился вырасти разумным человеком, имея перед собой такой пример, как вы».

Сейлес издала короткий, лающий смешок – больше от неожиданности, чем от искренней веселости.

- Вы шутите!..

- Спросите месс Гефэйр, - предложил сэр Ирем. – Вряд ли она пожалела о своих словах. Я думаю, что она будет только рада развить эту мысль. Сейлес... пожалуйста, не уходите. Я, действительно... В общем, я не хотел бы сейчас быть один. Не ждите, что я буду говорить о Криксе, это невозможно. Но я буду рад, если мы побеседуем о чем-нибудь другом.

XLIII

Олрису снился ночной лес, в котором он блуждал после своего бегства от Безликих. В этом сне он продирался сквозь заснеженный валежник и колючие кусты, едва не плача от отчаяния и чудовищного перенапряжения. Он помнил, что ему необходимо отыскать в этом тумане Меченого, но никак не мог его найти. И что-то темное, опасное и злое шло по его следу и дышало ему в спину, и он кожей ощущал, что у него осталось совсем мало времени, чтобы отыскать Крикса и спастись. В разгаре этих поисков Олрис внезапно вспоминал, что Меченый в тюрьме, а сам он вовсе не в лесу, а всего-навсего в своей постели во дворце. Эта трезвая мысль вплеталась в его сон, и каждый раз казалась отвратительным и страшным откровением, от которого по коже шел озноб. Олрису чудилось, будто его кровать проваливается сквозь пол, и от ощущения свободного падения в кромешной темноте у него перехватывало дух. После одного из таких «падений» Олрис окончательно проснулся и почувствовал, что ему очень холодно.

Сначала он подумал, что его трясет из-за того, что все дрова в камине прогорели и уже не согревают спальню, но потом его скрутило таким сильным приступом озноба, что он застонал и съежился под одеялом. Еще с четверть часа он терпел, глупо надеясь, что все как-то обойдётся, и начавшаяся было хворь пройдет сама собой, но потом осознал, что заболел всерьез, и, если ничего не сделать, завтра утром он будет лежать пластом.

Олрису очень не хотелось даже мысленно признаться в том, что ему просто страшно оставаться в одиночестве и темноте. Он сам не знал, что с ним творится, но сегодняшняя ночь была особенной, наполненной какой-то чужеродной жутью, от которой у него сжималось сердце.

- Ингритт! – позвал он хрипло. – Ингритт!..

Ингритт, похоже, спала крепко. Он успел отчаяться, что сможет её разбудить – но потом за занавеской все-таки послышались шаги, и бледная, заспанная Ингритт заглянула в его спальню. Темные косы были расплетены, волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

- Чего тебе? – спросила она хмуро. По ее лицу сразу же становилось ясно, что ему не поздоровится, если окажется, что он поднял ее с постели без причины. Олрис вдруг подумал, как бы она отреагировала, вздумай он сказать – «мне все ночь снились кошмары про дан-Энрикса, а теперь у меня такое чувство, будто в комнате кто-то есть. И этот кто-то хочет причинить мне зло. Пожалуйста, можешь немного посидеть со мной?».

Если бы Ингритт не убила его сразу, то потом, наверное, смеялась бы над ним до следующей зимы. А может быть, и нет. Ингритт была загадкой – временами она проявляла истинные чудеса сочувствия и понимания и относилась к Олрису с какой-то почти материнской нежностью. А потом, без всякой видимой причины, снова делалась холодной и язвительной.

- Мне кажется, я заболел, - смущённо сказал он.

- Что значит «кажется»?.. – Ингритт решительно направилась к его кровати. Она потрогала его лоб и озабоченно нахмурилась. – Ого… ты весь горишь! Давно ты мучаешься?

- Нет. Я только что проснулся. Извини, что разбудил.

- Ты все правильно сделал, - возразила Ингритт. Она словно стала старше и серьёзнее – как и всегда, когда вопрос касался лекарского дела. Олрис сглотнул, боясь признаться самому себе, что такой она нравилась ему еще сильнее, чем обычно. Пальцы девушки скользнули по его щеке и прижались к живчику на шее. - Пульс слишком частый… но это, наверное, от жара. Горло не болит?

Олрис помотал головой.

- Что-то мне не нравится твой вид, - сказала Ингритт, сдвинув брови. – Может, разбудить леди Гефэйр и попросить послать кого-нибудь за ворлоком? Это не очень-то похоже на обычную простуду. И вчера вечером, когда мы фехтовали в галерее, ты совсем не выглядел больным.