Волчье время

– Сэр Ирем всегда держал записи о новых кандидатах прямо на столе. То ли он правда видел во мне своего преемника, то ли просто не мог предположить, что у какого-то оруженосца хватит наглости читать доклады его офицеров. Когда я впервые оказался в Эсселвиле, я старался собирать любую информацию об Олварге. Расспрашивал людей, которые помнили Дель-Гвинир до Олварга, беседовал с вашими пленными... Среди моих бумаг, которые остались в Ландес Баэлинде, было кое-что об Испытаниях. И почти все, что я узнал, казалось удивительно знакомым. Но, конечно, Олварг не был бы самим собой, если бы не вывернул смысл этой проверки наизнанку. В Ордене люди не подозревают, что их подвергают испытаниям. А если бы даже узнали, то, самое большее, боялись бы произвести на старших офицеров Ордена плохое впечатление. А люди, которые проходили через ваши воинские Испытания, все время ощущали, что их жизнь висит на волоске, и что они играют в смертельно-опасную игру, а правила этой игры известны только Олваргу. Весь смысл этих Испытаний – в том, чтобы человек буквально ошалел от страха и как следует запомнил, что ни его жизнь, ни его смерть не в его власти. Таким человеком проще управлять.

Олрис слушал рассуждения дан-Энрикса с каким-то завороженным вниманием. Завеса тайны, окружавшей Меченого в Эсселвиле, наконец-то приоткрылась, и Олрис больше всего боялся спугнуть свою удачу и каким-то неуместным замечанием отбить у собеседника желание продолжать этот разговор. Казалось, Крикс вот-вот спохватится, что слишком заболтался, или вспомнит про какие-нибудь неотложные дела – но вышло по-другому. Меченый потёр заросшую щетиной скулу и сказал:

- Пожалуй, это хорошо, что ты заговорил об Олварге. Раз уж вы с Ингритт оказались здесь, вам стоит знать, с чем мы имеем дело. Будь так добр – сходи к Ингритт, разбуди её и пригласи сюда. А я пока избавлюсь от этого безобразия.

Под «безобразием» он, вероятно, понимал свою отросшую за время путешествия бородку. Выглядевшую, с точки зрения Олриса, просто прекрасно, но не спорить же с дан-Энриксом... тем более, что Меченый и без того достаточно подшучивал над тем вниманием, с которым его стюард каждый день ощупывал собственные щеки и верхнюю губу, надеясь обнаружить там какую-то растительность.

Только потом до Олриса дошёл весь смысл сказанного. Пришлось со всей силы стиснуть зубы, чтобы удержаться и никак не выказать свою досаду. Он ничего не имел против Ингритт, но ему хотелось, чтобы Меченый хоть раз поговорил о чем-то важном с ним одним. Или доверил бы ему какой-нибудь секрет, которым не делился с остальными. «Интересно, он вообще когда-нибудь думает обо мне отдельно, или всегда вспоминает только нас обоих сразу? – с раздражением подумал он. – Вы с Ингритт то, вы с Ингритт сё – как будто меня вообще не существует!».

Произнести это вслух было так же немыслимо, как рассказать дан-Энриксу о своей тайной мысли – или, правильнее было бы сказать, мечте – о том, что Меченый мог быть его отцом. Хотя в отдельные моменты эта мысль захватывала его целиком, как приступ опьянения или безумия, в обычном, трезвом настроении Олрис прекрасно понимал, что просто выдаёт желаемое за действительное. Стоило ему представить, как недоумение во взгляде собеседника сменяется сначала пониманием, а потом жалостью, у Олриса противно холодело в животе.

- Хорошо, - ворчливо сказал он. – Я её разбужу.

А Меченый, вместо того, чтобы кивнуть или сказать «спасибо», как обычно, улыбнулся и взъерошил ему волосы. От этого простого жеста вся его недавняя обида разом выцвела и потускнела, потеряв прежнюю остроту. И когда Олрис вышел в коридор, ему казалось, что где-то в груди, под ребрами, пульсирует живой и тёплый сгусток света.

В тот день Крикс много говорил о Тайной магии. Рассказывал о том, как Олварг ради глупой мести и пустых амбиций впутался в войну двух Изначальных Сил, а сам он унаследовал меч Энрикса из Леда и поклялся уничтожить Темные истоки. Олрис понимал отнюдь не все, но Истинная магия, которую Меченый называл парадоксальной и непостижимой, вовсе не казалась ему такой уж загадочной и недоступной человеческому пониманию. Для него эта магия была неотделима от самого Крикса. Олрису казалось, что это сияющее облако из силы, жизнерадостности и тепла пронизывало все, что связано с дан-Энриксом. Не только его силы, но и его слабости. Тайная магия смеялась, уставала, побеждала там, где невозможно было победить – и падала без сил после второй бессонной ночи.

Нужно было увидеть дан-Энрикса лишенным этой магии, чтобы понять свою ошибку. Олрис застонал сквозь зубы, беспокойно заворочался в постели, в очередной раз бессильно недоумевая, почему все должно было выйти так несправедливо.