Волчье время

Валларикс ошибся. В день, когда сэр Ирем снова встретил Яррена, тот вовсе не был дряхлым стариком. Правда, они-то обсуждали эту тему вскоре после коронации Валларикса, и в тот момент мужчина пятидесяти шести лет вполне мог показаться семнадцатилетнему Вальдеру и самому Ирему стоящим на краю могилы. Но в тридцать четыре года он совсем не показался Ирему таким уж старым.

Яррен, безусловно, изменился – пополнел и погрузнел, а кроме того, обзавелся проседью в каштановых волосах и бороде, но Ирем все равно узнал его с первого взгляда. С их последней встречи прошло уже много лет – целая жизнь, – и все-таки это лицо Ирем не спутал бы ни с каким другим.

В те дни, когда Ирем повсюду следовал за Ярреном и изо всех сил тянулся ему подражать, в глазах наемника читалось упоение самим собой – и вызов всему миру. Но сейчас он был похож на волка, который яростно скалится на подошедшего охотника из волчьей ямы. Ирема он, конечно, не узнал. Для него он был просто командиром вражеских солдат, перехвативших их отряд в окрестностях захваченной имперцами Сокаты.

Идея самому убить наемника, когда-то представлявшаяся ему такой соблазнительной, давно уже потеряла всякий смысл. Коадъютору Валларикса, лучшему фехтовальщику в империи – сражаться с кем-то вроде Яррена? Смешно даже представить. Он мог бы отдать приказ - и посмотреть, как Яррена повесят, как предателя и конокрада, но, пожалуй, получил бы куда больше удовольствия, если бы пощадил наемника, одновременно дав ему понять, кто он такой. Чтобы тот никогда уже не мог забыть, что Ирем держал его жизнь в своих руках и просто-напросто побрезговал воспользоваться этим шансом.

Случись их встреча до сражения в Заячьем логе, Ирем извлек бы из такой удачи все, что можно. Он бы сполна насладился тем, как изумление во взгляде его бывшего наставника сменяется бессильным бешенством, а напоследок угостил бы Яррена своей обычной, победительно-насмешливой улыбкой, заставлявшей его недругов в Совете лордов зеленеть от злости. И плевать, что Яррен – единственный среди всех – сразу узнал бы это выражение лица, и мог бы посмотреть на Ирема, как в зеркало. Вальдер, наверное, сказал бы, что это не победа – если часть (и ведь не маленькая часть!) того, что ты стремился победить, успела прорасти в тебя и продолжает жить и процветать в тебе самом. Но в мире Яррена существовали только победители и побежденные, а Ирем, в отличие от Валларикса, считал, что с каждым человеком нужно говорить на таком языке, который он способен понимать лучше всего.